Том 13. Господа Головлевы. Убежище Монрепо

В то же время в русской прессе публиковались материалы, в которых в достаточной мере объективно назывались обстоятельства, подрывавшие семью. Э. Золя в «Парижских письмах» писал о том, как коммерческий расчет вытеснил любовь из французской буржуазной семьи и как стремительно она разрушалась[149]. Знакомые русскому читателю по переводам эпизоды из истории семьи Ругон-Маккаров подтверждали публицистические выводы французского художника. В связи с этим в газетах появлялись и такие заметки: «Если сопоставить картины Золя и картину Щедрина, то многое можно сказать о причинах упадка семьи»

[150].

Несмотря на цензурные препоны, в печати тех лет можно встретить и острые критические суждения о дворянской семье, в которых заметны следы влияния автора «Господ Головлевых». Вот одно из таких высказываний: «Барская семья, жившая на крепостном труде и взирающая на весь мир с точки зрения своего сословного point d’honneur[151]

, семья, для самой себя специально создавшая «институты», теперь лежит перед нами уже в развалинах»[152].

В пору, когда писались «Господа Головлевы», проблема семьи живейшим образом интересовала крупнейших русских писателей. Исследуя пореформенную жизнь, Лев Толстой, как автор «Анны Карениной», глубоко задумался над судьбой семейного начала в современном обществе и с большой художественной силой обнажил неблагополучие в одном из самых прославленных «институтов» господствующего класса. Правда, Л. Толстой несчастливым, разрушающимся семьям Карениных, Облонских, Вронских противопоставляет чету Левиных, полно и гармонично осуществляющую в своей жизни патриархальный семейственно-усадебный идеал. Однако последние страницы романа показывают нам уже несколько иную картину. Над семьей Левиных простирается не безоблачное небо, а нависают мрачные тучи. В сомнениях и тревогах толстовского правдоискателя, на время успокоенного фоканычевой формулой «жить для души», предчувствуется смятение, перелом мировоззрения великого художника. В романе «Воскресение», а также в повести «Крейцерова соната» Толстой уже беспощадно разоблачает семейные устои дворянско-буржуазного общества.

Проблема семьи волновала и другого современника Салтыкова — Ф. М. Достоевского. В «Дневнике писателя» за 1876 год он заявлял: «Мы не станем и отстаивать таких святынь, в которые перестанем верить сами, как древние жрецы, отстаивавшие, в конце язычества, своих идолов, которых давно уже сами перестали считать за богов. Ни одна святыня наша не побоится свободного исследования, но это именно потому, что она крепка в самом деле. Мы любим святыню семьи, когда она в самом деле свята, а не потому только, что на ней крепко стоит государство. А веря в крепость нашей семьи, мы не побоимся, если, временами, будут исторгаемы плевелы…»[153]

В своих художественных произведениях, в особенности в «Братьях Карамазовых», Достоевский сам «исторгал плевелы», сам рисовал картину гниения, духовного и физического распада дворянской семьи. В рабочих записях середины 70-х годов одна из главных тем последнего романа определена им как «разложение семейного начала»[154]. Но с точки зрения Достоевского, принцип семьи — это святыня того идеального уклада жизни, который якобы вновь созидается возвышенными и окрепшими силами народного православия. Будучи втянуто во всеобщий хаос пореформенного развала и умственной смуты, семейное начало подверглось лишь временной порче, вызванной барским отрывом от народной «почвы», влиянием материализма, либерализма и атеизма.

Салтыков же полагал, что провозглашаемый идеологами современного общества принцип семьи утратил свое содержание и давно уже перестал быть святыней даже для них самих. Во имя мнимой святости этого «идола» охранители преследуют «свободное исследование» основ современного общества. Фраза Салтыкова в письме к Утину (2 января 1881 г.) о том, что он задался миссией «спасти идеал свободного исследования как неотъемлемого права всякого человека и обратился к тем современным «основам», во имя которых эта свобода исследования попирается», может быть, является ответом на суждения Достоевского в «Дневнике писателя». Автор «Господ Головлевых» показал, как мир собственников и тунеядцев изнутри подрывает, разваливает семью, превращает в фикцию то, что на словах выдавалось за «краеугольный камень» современного социального уклада.