Том 14. М-р Моллой и другие

Опознать его мог бы не только Шерлок Холмс, но и, в хороший день, сам верный Уотсон. Только сержант не был, скажем так, выпуклым. Все прочие принадлежали к той разновидности, которая внушала доверие Юлию Цезарю.[76] Самым толстым, самым мокрым и самым печальным из них был Лестер Кармоди, владелец Радж-холла.

Печаль его объяснялась тем, что только у него из всех мучеников страдала, кроме тела, и душа, ибо он, по меньшей мере — в сотый раз, думал о том, сколько стоит лечение.

«Тридцать гиней в неделю, — считал он, сгибаясь и разгибаясь. — Четыре фунта десять шиллингов в день… Три шиллинга девять пенсов в час… Три фартинга в минуту!..» Цифры эти поворачивали меч в его сердце. Лестер Кармоди любил деньги больше всего на свете, кроме хорошего ужина.

Д-р Твист отвернулся от окна. Горничная внесла серебряный поднос, а на нем визитную карточку.

— Пусть войдет, — промолвил медик, изучив написанное, и тут же в кабинет вошел легким шагом молодой человек в светлом костюме.

— Доктор Твист?

— К вашим услугам.

Гость несколько удивился. Вероятно, он гадал, почему глава «Курса», способный создать нового человека, не применит свои возможности к себе. Дело в том, что прославленный врач был исключительно хлипок. Не украшали его и редкостное сходство с обезьяной, и хитрый, пронырливый взгляд, и нафабренные усики.

Однако, в конце концов, посетителя это не касалось. Хочешь нафабрить усы — что ж, Бог тебе судья.

— Разрешите представиться, — сказал упомянутый посетитель, — Хьюго…

— Знаю. Мне передали вашу карточку.

— Можно мне поговорить с дядей?

— Конечно, только не сейчас, — медик показал на окно. — Подождите минутку, он занят.

Хьюго встал, посмотрел и еще больше удивился.

— О, Господи! — воскликнул он, глядя на страдальцев. Отложив скакалки, они проделывали неприятные с виду упражнения, а именно — сгибались и разгибались, держа руки над головой и поводя, скажем так, талией. Зрелище это ошеломило бы любого племянника.

— Скажите, а еще долго? — несмело осведомился Хьюго. Д-р Твист взглянул на часы.

— Упражнения скоро кончатся, — ответил он. — Потом — холодный душ, растирание и перерыв до ланча.

— Холодный душ?

— Да.

— То есть дядя Лестер принимает холодный душ?

— Несомненно.

— О, Господи!

Хьюго с уважением посмотрел на медика. Тот, кто заставил дядю извиваться, да еще загнал под холодные струи, достоин многого.

— Наверное, — предположил он, — после этого они наедаются?

— Им дают отбивную без сала, вареные овощи и сухарики.

— Больше ничего?

— Ничего.

— А что они пьют?

— Воду.

— И капельку вина?

— Нет.

— То есть, нет?

— Вот именно.

— Ни-ка-ко-го вина?

— Естественно. Если б ваш дядя меньше пил, он бы здесь не был.

— А вот скажите, — попросил Хьюго, — название вы сами выдумали?

— Конечно. А что?

— Да так, не знаю. Подумал вдруг, спрошу-ка…

— У вас сигареты есть? — осведомился д-р Твист.

— Пожалуйста! — Хьюго вынул портсигар. — Здесь — турецкие, здесь — виргинские.

— Я не курю. Ни в коем случае не давайте их дяде. Ему противопоказан табак.

— Противопоказан?.. То есть, он вьется, гнется, ест отбивные без сала, пьет воду — и вдобавок не курит?

— Именно.

— Ну, знаете! — сказал Хьюго, — Нет. Это не жизнь для белого человека.

Потрясенный сообщениями, он нервно заметался по комнате. Дядю он не очень любил, тот держал его в черном теле и практически не выпускал из Раджа, тут уж не до любви. И все же он не считал, что тому положены такие муки.

Да, сложный человек, этот дядя. При его скаредности другой бы сидел на молоке и протертых опилках, как американский миллионер; но судьба со свойственной ей иронией одарила его прожорливостью.

— Ну, они кончили, — сказал доктор, выглянув в окно. — Можете поговорить с дядей. Надеюсь, его не ждут плохие новости?

— О, нет! Скорей уж меня, — признался общительный Хьюго. — Хочу попросить денег.

— Вот как? — спросил специалист по физической культуре, живо интересовавшийся деньгами.

— Да, — отвечал Хьюго. — Пятьсот фунтов.

Произнес он это со скорбью, ибо, стоя у окна, хорошо видел дядю, а тот выглядел так, что мог пришибить на корню любые надежды. Конечно, если он треснет, Хьюго получит наследство; в противном же случае уповать не на что.

— Вообще-то, — уточнил он, — какие просьбы? Деньги — мои. Отец оставил мне несколько тысяч, но почему-то назначил дядю опекуном. Ничего не могу взять без его согласия. Приятель предложил мне стать совладельцем ночного клуба. Внести надо полцены, как раз пятьсот фунтов.

— Вот как…

— Хотел бы я знать, — продолжал Хьюго, — даст ли их дядя Лестер? Да, хотел бы знать.

— По моим наблюдениям, вряд ли. Расставаться с деньгами он не любит.

— Да уж, — мрачно заметил Хьюго.

— Что ж, желаю удачи. Только не подкупайте его сигаретами!

— Простите?

— Не подкупайте сигаретами. Они тут душу отдадут за окурок.

Хьюго ожил. И верно, какая мысль!

— Кроме того, не держите его слишком долго. Встать под душ нужно вскоре после гимнастики.

— А вы не могли бы, — спросил Хьюго, — сказать ему, что я упросил вас избавить его от душа?

— Нет.

— Жаль. Это бы очень помогло.

— Ничего не могу поделать. Душ необходим. Гимнастика способствует обильному потовыделению.