Том 14. От правления царевны Софии до начала царствования Петра I Алексеевича, 1682–1703 гг.

Русские люди переживали небывалое время, и многим представлялся вопрос: не последнее ли это время? Царь явно сложился с немцами и уехал к ним за границу. Что там с ним делается неизвестно; правят бояре; а тут повсюду идут толки о старой и но вой вере; сойдутся где-нибудь двое, станут разговаривать о божестве

, и первый вопрос: как ты в перстном сложении крестное знамение на себе воображаешь? Беглые стрельцы встретили на Ивановской площади своих знакомых, стрельцов же, которые сидели в площадных подьячих; завязались разговоры; первое слово: «Государь наш залетел на чужую сторону!» Государь-то на чужой стороне, а что без него в Москве делается! Подьячие рассказали, что бояре хотят царевича удушить, хочет удушить боярин Тихон Никитич Стрешнев и сам на Москве властителем быть. «А вам уже на Москве не бывать!» – говорили подьячие стрельцам.

Легко понять, с каким чувством слушали стрельцы последние слова. Надобно как-нибудь промыслить, чтоб быть в Москве, а тут еще и приглашение. Бывшая правительница, царевна Софья, живет в заточении в Девичьем монастыре; сестры ее от Милославской на свободе во дворце, но и всем им тяжело после 1689 года; вместе с Софьею и они правительствовали; понадобятся деньги – пошлют в любой приказ и возьмут сколько хотят; а теперь уже не то, теперь они царевны опальные, беззаступные. У них, разумеется, сильное желание, чтоб дела переменились – хотя бы стрельцы опять помогли! У них средоточие всех сплетен, всех неблагоприятных для правительства слухов, между ними и Девичьим монастырем тайные пересылки, недовольные стрельчихи тут служат службы недовольным царевнам. Стрельцы, прибежавшие в Москву, не могли не обратиться к царевнам, которые на Верху одни могли принять в них участие, не могли не выражать желания видеть опять царевну Софью в державстве; хотя царевен и заперли на Верху на это смутное время, однако стрельцы нашли средство войти с ними в сношения; двое из беглых стрельцов, Проскуряков и Тума, составили челобитную о стрелецких нуждах и отдали вхожей в Верх стрельчихе, чтоб передала которой-нибудь царевне. Деятельнее других была царевна Марфа, и к ней пошла стрелецкая челобитная, ее же постельница отдала грамотку стрельчихе, чтоб та передала ее Туме. Марфа говорила постельнице о грамотке: «Смотри, я тебе верю; а если пронесется, то тебя распытают а мне, кроме монастыря, ничего не будет». Той же постельнице Марфа велела сказать стрельчихе: «У нас на Верху позамялось: хотели было бояре царевича удушить; хорошо, если б и стрельцы подошли». С Верху же шли слухи: «Бояре хотели было царевича удушить, но его подменили и платье его на другого надели; царица узнала, что не царевич; а царевича сыскали в другой комнате, и бояре царицу по щекам били; а государь неведомо жив, неведомо мертв, и по стрельцов указ послан». На Арбате, у ограды церкви Николы Явленного, стояла толпа стрельцов, и один из них, Василий Тума, читал грамоту – из Девичья монастыря, от царевны Софьи Алексеевны, зовет все четыре полка, чтоб шли к Москве, становились табором под Девичьим монастырем и подавали ей, царевне, челобитье, чтоб шла по-прежнему на державство.