Том 14. Певерил Пик

Между тем пуритане умолкли потому, что достигли большой и широкой бреши, некогда пробитой в степе замка их победоносными орудиями. Груды оставшихся от разрушенного сооружения обломков и мусора, по которым вилась узкая крутая тропинка, наподобие тех, что протаптывают редкие посетители древних руин, в сочетании с массивными, и куртинами, избежавшими разгрома, напомнили круглоголовым о победе над вражеской твердыней и о том, как они заковывали в стальные цепи принцев и лордов.

Однако в груди даже этих суровых фанатиков пробудились чувства, гораздо более соответствующие цели их визита в замок Мартиндейл, когда хозяйка, все еще сияющая молодостью и красотой, появилась над брешью в сопровождении служанок, чтобы встретить гостей с подобающими случаю любезностью и почетом. Леди Певерил сияла черное платье, которое она носила в течение многих лет, и оделась с роскошью, приличествующей ее высокому званию и знатному роду. Правда, драгоценностей на ней не было, но ее длинные черные волосы украшала гирлянда из дубовых листьев и лилий; первые означали спасение короля в Дупле Королевского Дуба, вторые — его счастливое восстановление на престоле. Но особенно обрадовались присутствующие, увидев, что хозяйка держит за руки мальчика и девочку — последняя, дочь их предводителя майора Бриджнорта, была, как все знали, обязана своею жизнью и здоровьем материнским попечениям леди Певерил.

Если даже люди низкого звания, находившиеся в толпе пуритан, испытали на себе благотворное влияние этого зрелища, то несчастный Бриджнорт был совершенно им ошеломлен. Природная сдержанность и строгие правил,! его круга не позволили ему преклонить колено и поцеловать руку, в которой лежала ручка его любимой дочери; однако низкий поклон, трепетная дрожь в голосе, произносившем слова благодарности, и блеск глаз свидетельствовали о его признательности и уважении к леди Певерил гораздо искреннее и глубже, нежели он мог бы выразить, даже если бы, подобно персу, в знак почтения распростерся перед нею на земле. Несколько учтивых и приятных слов, выражающих удовольствие, с которым она может вновь принять своих соседей и друзей, несколько р. опросов о здоровье родных и близких наиболее именитых из них довершили победу леди Певерил над враждебными мыслями и опасными воспоминаниями и вселили дружеские чувства в сердца гостей.

Даже сам Солсгрейс, почитавший своим служебным и нравственным долгом следить за кознями «жены Амаликовои» и всячески им препятствовать, не мог устоять против ее чар; он был настолько тронут ласковым и радушным приемом леди Певерил, что тотчас же затянул псалом:

— Что может быть на сей землеДля наших глаз милей,

Чем единенье душ людскихИ братство всех людей!

Сочтя это приветствие за ответную любезность, леди Певерил сама проводила эту группу гостей в залу, где для них была приготовлена роскошная трапеза; у нее даже хватило терпения оставаться там до тех пор, покуда его преподобие Ниимайя Солсгрейс в качестве введения к пиршеству читал весьма пространное благословение. Присутствие хозяйки до некоторой степени смутило достопочтенного пастыря, чья велеречивая проповедь длилась тем дольше и была тем более замысловатой и запутанной, что он сам (ввиду явной ее неуместности) почувствовал необходимость отказаться от своей излюбленной концовки, состоящей в молитве об избавлении от папизма, прелатов и Певерила Пика. Он так привык к этой петиции, что после тщетных попыток заключить свою речь какой-либо иною фигурой, в конце концов вынужден был произнести первые слова обычной формулы вслух, пробормотав остальные до того невнятно, что их не смогли разобрать даже те, кто стоял рядом.

Когда священник умолк, в зале послышались нестройные звуки, возвещавшие об атаке проголодавшегося общества на богато накрытый стол, и это позволило леди Поверил выйти из залы, чтобы позаботиться об остальных гостях. По правде говоря, она почувствовала, что с этим не следует мешкать, ибо роялисты могли дурно истолковать внимание, которое она сочла необходимым оказать пуританам, или даже им оскорбиться.