Том 14. За рубежом. Письма к тетеньке

Ясен и смысл молчаниябывшего «мальчика без штанов» в ответ на недоуменный вопрос о судьбе его недавнего, столь решительно заявленного намерения свести счеты с Колупаевым. Оно свидетельствует о крахе, в изменившейся политической обстановке, имевшихся недавно надежд на радикальные перемены в стране. Вместе с тем откат волны революционного прибоя обнажил и нечто такое, что раньше было полускрыто и сознавалось с меньшей отчетливостью. Порядок буржуазных отношений, складывающихся в стране, отягощенной множеством крепостнических пережитков, с населением, в массе своей находившимся на чудовищно низком уровне экономического достатка и культурного развития, сулил людям труда в России гораздо большую зависимость от капиталистической эксплуатации и большие страдания, чем это знала современность Запада

[296]. По-видимому, именно в таком смысле следует понимать признание бывшего «мальчика без штанов», что его подчиненность Разуваеву, независимо от наличия или отсутствия «контракта» с ним, будет, пожалуй, «крепче», «надежнее», чем у его западноевропейского коллеги — материально обеспеченного, социально более зрелого и политически грамотного «мальчика в штанах».

Завершающие книгу слова бывшего «мальчика без штанов», а ныне «артельщика», что на них в последнее время пришла «мода», также не допускают нередко предлагаемой оптимистической трактовки. Речь тут идет не о возросших будто бы надеждах на революционную активность крестьянства. (Таких настроений в конце 1881 г. не было и не могло быть.) Слова эти указывают на один из зигзагов правительства Александра III в выборе курса внутренней политики после 1 марта. Конкретно речь тут идет о демагогической тактике, посредством которой власти рассчитывали, по выражению Ленина, некоторое время «подурачить «общество» [297]

апелляциями к его «содействию», а также к «содействию» народных масс в деле утверждения самодержавия.

Разоблачению этой, так называемой народной политики, ее подлинного смысла, Салтыков посвятит вскоре многие страницы своей следующей книги «Письма к тетеньке».

* * *

Прочитав главу I «За рубежом», П. В. Анненков писал Салтыкову: «Добрейший Михаил Евграфович! Парижское Ваше письмо я получил, когда еще находился под свежим впечатлением прочитанного «За рубежом». Это прелесть. Мне кажется, что одни комментарии к Вашим рассказам могли бы составить порядочную репутацию человеку, который бы за них умело взялся. В виду того, что Вы один из самых расточительных писателей на Руси, комментарии почти необходимы. Сколько собрано намеков, черт, метких замечаний в одном последнем рассказе, так это до жуткости доходит — всего не разберешь, всего не запомнишь» [298]

.

Анненков указывает здесь (в определенном ракурсе) на сложность и многообразие материала в «За рубежом». Но эти особенности присущи также и приемам изложения, поэтике произведения. В более ранних сочинениях, там, где предмет «исследования» был до конца «изучен» и ясен, Салтыков сознательно придавал иногда повествованию некоторую монотонность и статику. В «Истории одного города», например, по существу нет истории, нет движения. Сменяющие друг друга властители химерического города — от Брудастого — «органчика», до Угрюм-Бурчеева и Перехват-Залихватского — при всем внешнем отличии их друг от друга, выражают одну неизменную сущность — гнет и насилие царизма. В «За рубежом» господствуют динамика, изменчивость, многообразие форм и приемов, что дает писателю возможность выразить свое сложное отношение к обозреваемой им широкой и движущейся панораме русской и западноевропейской жизни.

Динамичность структуры «За рубежом» сочетается с композиционной ясностью, устойчивостью и цельностью, что присуще не всем произведениям Салтыкова. Динамичность определяется во многом самим жанром книги: «автор» путешествует и делится с читателем впечатлениями от постоянно движущихся,меняющихся предметов наблюдения. Композиционной же стройности книги способствовало то, что, как уже сказано, ее очерки-главы писались сомкнуто, одна за другой, без обычных для Салтыкова отвлечений на другие замыслы и работы.

Жанр «путевых очерков» осложнен введением в изложение ряда других форм и приемов: публицистических «отступлений», автобиографических воспоминаний, историко-бытовых экскурсов, философско-исторических рассуждений, сатирических сцен-диалогов и др. В последней названной форме, новой для себя, Салтыков создал три шедевра: «Мальчик в штанах и без штанов» (гл. I), «Граф и репортер» (гл. III) и «Торжествующая свинья, или Разговор свиньи с правдою» (гл. VI).