Том 14. За рубежом. Письма к тетеньке

Сохранились черновые рукописи №№ 203 и 204.

Варианты рукописного текста

Стр. 427, строки 35–38. Вместо: «Не говоря уже о том <…> силу поучения» — в рукописи:

Как это ни странно кажется, но в действительности явление это поясняется очень просто тем, что под слоем угнетения и преследований всегда трепещет возвышенное чувство, возвышенная мысль, которые обладают изумительною живучестью. Такою живучестью, что самые окрепшие идеалы благочиния, строгости и строгости, преподаваемые Удавом и Дыбою к непременному исполнению, не в силах задавить их. Совсем напротив: преследование сообщает возвышенной мысли своеобразную силу, силу страдания, самоотвержения, примера. Ввиду этой борьбы, которая, в буквальном смысле, даже борьбы не представляет, улица невольно задумывается и обращается к тем лучшим инстинктам, которые таятся в ней. Эта задумчивость, это обращение к лучшим инстинктам и есть первая победа возвышенной мысли над идеалами благочиния.

Стр. 428, строка 24. Вместо: «одурманивает» — в рукописи:

достигает известных размеров, повергая общество в состояние отупения, граничащее с щемящей тоской.

Стр. 429, строка 21. Вместо: «Подумайте! ведь» — в рукописи:

Не говоря уже о том, что картина общественной одичалости сама по себе представляет нечто в высшей степени позорное (я знаю, что этим соображением не всякого проймешь).

Строки 32–37. Вместо: «мы в ту же минуту <…> но и прямо постылою?» — в рукописи:

и дело общественного освежения двинется беспрепятственно к вожделенному концу. Но именно «содействия»-то и не является, а не является оно потому, что общество, подавленное непрерывной паникой, утратило вкус к благородному мышлению, что ему нечего извлечь из себя, нечего предложить, кроме того же «шиворота», которого и без того не занимать стать, благодаря неистощимым запасам, накопленным идеалистами благочиния.

Согласитесь, что при этих условиях жить не только трудно, но просто противно, бесплодно, тоскливо…

Строка 42. Вместо: «восклицал» — в рукописи:

подвергал меня поруганию и бичеванию за то, что я сомневаюсь в приятностях жизни, оголенной от благородных мыслей и побуждений.

Стр. 435, строки 23–25. Вместо: «А вдруг я пожалуюсь <…> ободрился» — в рукописи:

Взглянул на меня, думал, не прочтет ли чего-нибудь в сердце моем, но вспомнил, что очки, с помощью которых он читал в книге сердец, остались в вверенном ему крае, и пошел наудалую.

Стр. 436, строка 32 — стр. 437, строка 10. Вместо: «объяснив, что легкомыслие его <…> этот замечательный документ» — в рукописи:

сказав, что вся беда в том, что до сих пор он был знаком с законами больше понаслышке, но что теперь, воротившись <в> вверенный ему край, он постарается восполнить этот недостаток кадетского воспитания, а покамест дает мне слово не только не сквернословить насчет диктатуры сердца, но радоваться ей.

И действительно, с этих пор он стал обнаруживать то неблагородное благородство, которое у людей, случайно обратившихся, нередко принимает назойливые и даже неприличные формы: начал закатывать глаза, прижимать руку к сердцу, заигрывать с кельнерами, так что я вынужден бывал сдерживать его и разъяснять, в чем должна состоять помпадурова радость и какие ее проявления могут считаться приличными и какие — неприличными.

Наглотавшись воды, он возвращался в свой номер и садился за писание циркуляров. Каждый день он положил себе писать по одному циркуляру и, выполнив эту задачу, бежал показать написанное мне. Один из этих циркуляров я догадался списать и охотно поделюсь им с вами. Вот он:

Стр. 437, строка 27 — стр. 438, строка 29. Вместо: «Сознаюсь откровенно <…> попотчевал я его» — в рукописи:

Вы, может быть, удивитесь, милая тетенька, но я совершенно искренно говорю: право, циркуляр хоть куда. Конечно, редакция подгуляла, но не нужно забывать, что и мысль, руководившая помпадуром, не вполне благородная, но имеет источником благородство, едва отрешившееся от неблагородства, или, говоря другими словами, благородство неблагородное. Со временем, когда необходимость сорадоваться начальникам окончательно выяснится для помпадура, все эти шероховатости сгладятся, пропуски исчезнут, и знаки препинания сами собой уставятся по местам.

Все это я высказал и самому помпадуру, когда он меня спросил:

— Ну-с, как полагаете?

— Лучше, нежели я ожидал, — ответил я. — Спрячьте, и когда возвратитесь в вверенный вам край, то покажите правителю канцелярии: он что нужно исправит. Но главное, продолжайте упорствовать в благородных мыслях, ибо только это одно может доставить вам победу над синтаксисом и грамматикой. Затем позвольте мне предложить вам порцию мороженого.

Стр. 443, строка 38 — стр. 444, строка 3. Вместо: «Повторяю, человек ни к чему <…> скрепляют и подтверждают его» — в рукописи: