Том 15. Письма 1834-1881

Я читал книжонку, об которой Вы мне писали, как раз незадолго до Вашего уведомления и, признаюсь, был взбешен ужасно. ^*Наглее ничего представить нельзя. Конечно, наплевать, я так было и хотел сначала; но меня смущает и то, что если я не протестую, то тем самым как бы дам мое оправдание подлой книжонке. Но где протестовать? В «Nord»? Но я по-французски не умею хорошо написать и, кроме того, желал бы поступить с тактом. Думаю перебраться во Флоренцию и посоветоваться в русском консульстве, спросить наставления, как поступить. Конечно, перебираюсь во Флоренцию не для одного этого. Вы мне предлагаете съездить в Венецию (которую хвалят зимою в санитарном отношении во всех гидах и все доктора). Я ужасно бы рад, хотя бы собственно для того, чтоб развлечь Анну Григорьевну, и не знаю, может быть, и сделаем, ибо действительно переезд недолгий, но, во-первых, времени очень уж мало, во-вторых, это будет стоить нам обоим, если даже ехать в третьем классе и жить хоть три дня, 100 франков не менее, а для нас теперь ужас что значит сто франков, хотя, н<а>пример, нам не редкость получить 1000 франков от Каткова. Но получишь, и тотчас же отделить надо на жизнь на месяц или полтора, потом заплатить долги, которые всегда накопятся, переезд, одежда. А так как будущее очень не обеспечено, то надо сильно поджать ноги. А прежде всего кончить роман и работать день и ночь; ибо иначе ничего не будет.

С Ламанским желалось бы увидеться очень. Книгу Самарина рад бы прочесть ужасно, тем более что обо всем этом сам всегда думаю, но где я ее достану? ^*Здесь ужас что такое. Даже в Женеве, где есть русские книги, лежат на прилавках только «Что делать» ^*и разная дрянь наших эмигрантов. Если и есть еще русские книги, — какой-нибудь томик Гоголя, Пушкина, — то случайно. В продаже русских книг нигде ни порядку, ни толку, ни мысли. И редко где даже и продают. Здесь, в Италии, ничего нет. Желал бы достать Самарина, да негде.

Мучаюсь и беспокоюсь тоже об родных. Паше я не мог ничего прислать всё лето, но и он уж хорош. Но я на него не сержусь; не за что ему любить меня особенно, а к ошибкам его по службе я не могу быть строг. Бедный, неразвитый мальчик, один и без помощи, — как не наделать ошибок, но боюсь худшего и ужасно бы желал поскорей помочь ему. Эмилия Федоровна в ноябре месяце тоже должна съехать с моей квартиры у Алонкина, потому что я не могу платить за квартиру. Всё это меня беспокоит и все-таки прежде всего надо кончить работу!

А уж про мой долг Вам, друг мой, Вам, — мне стыдно и подумать! Мучает он меня ужасно и именно тем, что Вы поступили со мной как родной брат, да еще не всякий поступит.

У Вас же у самих семья. Но получаю же ведь я деньги! И потому — отдам. Придет и для меня рассвет, а главное, хотелось бы мне в Россию. В России я бы обернулся лучше. И подумать еще, что Соня наверно была бы жива, если б мы были в России!

Анна Григорьевна Вас любит и об Вас думает и говорит с радостию. Передайте мой и ее поклон усердный (она уже три раза спрашивала сегодня, пишу ли я от нее поклон) Вашей супруге и Вашим родителям. ^*

А от меня тоже и всем меня помнящим. Мне жаль Ковалевского, — добрый и полезнейшийбыл человек, — так полезен, что, может быть, только по смерти его это совершенно почувствуется. ^*

Ваш весь Ф. Достоевский.

Ради Бога, пишите ко мне. Адресс во всяком случае:

Italie, Milan, `a M-r Dostoiewsky, poste restante.

134. A. H. Майкову ^*

11 (23) декабря 1868. Флоренция

11/23 декабря/68. Флоренция.