Том 15. Простак и другие

Сэм, цель моего посещения, если он вообще в доме, сидит у домоправительницы в уютной маленькой комнатке недалеко от кухни. Я решил заглянуть прежде всего туда и был вознагражден зрелищем, открывшимся, как только я толкнул приотворенную дверь: ноги в черных брюках торчали из глубин плетеного кресла. Пузатая середина, вздымающаяся, как небольшой холм, ритмично поднималась и опускалась. Лицо было прикрыто шелковым платком, из-под которого доносилось мерное, уютное похрапывание. Идиллическая картинка, добрый человек на отдыхе. Для меня в ней была дополнительная привлекательность — она свидетельствовала, что Сэм наверстывает то, что упустил ночью.

Меня немножко утешило, что и сам я ночью лежал без сна, не в силах успокоить взбудораженный ум. Значит, и мистер Фишер исправно нес вахту.

Хотя я был доволен, что застал Сэма в виде натюрморта, тиски времени вынуждали меня потревожить его, вернуть к активной деятельности. Я легонько ткнул в центр территории, вздымающейся над черными брюками. Сэм с недовольным ворчанием сел. С лица у него упал платок, он заморгал стеклянными глазами только что разбуженного человека. Затем выражение пробудившейся души расползлось у него по лицу, превратившись в дружелюбную улыбку.

— Привет, молодой человек!

— Добрый день. Усталый у вас вид.

— Господи! — зевнул он от всей души. — Что за ночь!

— Бак заявлялся?

— Нет, но каждый раз, как я слышал поскрипывание, мне чудилось, что он пришел. Я ни на минуту не посмел сомкнуть глаз. Вы когда-нибудь не спали всю ночь в страхе, что гоблины уволокут вас, если вы не будете настороже? Уж поверьте мне, это не праздничек.

Лицо его разодрал новый гигантский зевок. Он всю душу в него вложил, будто важнее задачи у него в жизни не было. Посоревноваться с ним мог бы только аллигатор. Выждав завершения зевка, я перешел к делу.

— Сожалею, что вы, мистер Фишер, провели беспокойную ночь. Надо бы вам днем отоспаться. Вы увидите, кровати там очень удобные.

— Где это — там?

— В «Перьях». На вашем месте, я прямо сейчас туда бы и отправился. Плата там вполне разумная, еда вкусная. Вам понравится.

— Что-то я не понимаю, сынок.

— Я стараюсь исподволь сообщить вам, что вы переезжаете. Сию же минуту. Окиньте взглядом в последний раз этот старый дом и ступайте в жестокий мир.

Он вопросительно таращился на меня.

— Вы вроде бы бормочете что-то, молодой человек, но смысл, если вообще в ваших словах есть смысл, от меня ускользает.

— Смысл тот, что сейчас я вышвырну вас отсюда. Сюда возвращаюсь я, а для нас обоих места в доме нет. Если не уйдете тихо-мирно, я возьму вас за шиворот и выброшу вон. Теперь дошло?

Он позволил себе сердечно, от души хохотнуть.

— Да, наглости вам, молодой человек, не занимать. Что ж, не хочется мне проявлять недружелюбие, сынок, вы мне нравитесь. Но иногда охота побыть одному. А мне к тому же надо отоспаться за ночь. Так что топайте, перестаньте донимать дядю. Ноги в руки. Пока-а.

Плетеное кресло заскрипело — Сэм устраивал поудобнее свое пухлое тело. Он поднял носовой платок.

— Мистер Фишер, у меня нет желания обижать ваши седины и гнать вас по дороге, так что объясняю еще раз. Физически я сильнее. И я непременно желаю выдворить вас отсюда. Как вы можете этому помешать? Мистера Эбни нет, к нему обратиться нельзя. Полиции, конечно, позвонить можно, но вы не станете. Так что же вы можете сделать? Ничего. Только уйти. Теперь вы меня понимаете?

Сэм погрузился в задумчивое молчание. На лице у него никаких эмоций не отражалось, но я знал, что он проникся значением моих слов. Я чуть не зримо следовал течению его мыслей, пока он обкатывал мои аргументы, пункт за пунктом, и наконец нашел, что они неуязвимы.

Когда Сэм заговорил, стало ясно, что он легко смирился с поражением.

— Ну, вы точно мое несчастье,

молодой человек. Я всегда это говорил. Вы твердо настроены выгнать меня? Нет, ничего не говорите! Я уйду. В конце концов, в гостинице тихо, спокойно, а чего еще желать человеку в мою пору жизни?

Я вышел в сад поговорить с Одри. Она прогуливалась по теннисному корту. Золотце развалился в шезлонге и, видимо, спал.

Одри заметила меня, когда я вышел из-за деревьев. Я ежился, шагая по открытому пространству, под пристальным враждебным взглядом, но никакого смущения не чувствовал — после схватки с Сэмом меня переполнял боевой задор. Поздоровался я отрывисто.

— Добрый день. Я только что побеседовал с Сэмом Фишером. Если чуточку подождешь, увидишь, как он идет по дороге. Уходит из дома. А я возвращаюсь.

— Вот как?

Тон у Одри был недоверчивый, или, вернее, казалось, будто мои слова не имели для нее никакого смысла. Таким же тоном говорил сначала и Сэм. Ей, как и ему, требовалось время, чтобы воспринять неожиданное.

Смысл она поняла как-то вдруг.

— Ты возвращаешься? — Глаза её округлились, щеки раскраснелись вовсю. — Но я же говорила тебе…