Том 17. Царствование Петра I Алексеевича, 1722–1725 гг.

Мы видели, что Франция по смерти Людовика XIV, в правление герцога Орлеанского, сблизилась с Россиею, и были важные основания, почему Франция, истощенная, потерявшая свое первенствующее на Западе значение, дорожила этим сближением. Но в то же время личный интерес регента заставлял его сближаться с Англиею, король которой Георг I был в сильной вражде с царем. Интересы России в Париже защищал в это время барон Шлейниц, переведенный царем к французскому двору от ганноверского. «Англия, – писал Шлейниц из Парижа в 1718 году, – и здесь старается всеми силами уничтожить действие тройного союза, заключенного между Россиею, Франциею и Пруссиею. Сверх того, я имею подлинные ведомости из Вены, что английский двор велел обнадежить цесаря, чтоб он нисколько не опасался этого союза. Английский посланник при французском дворе Стерс старается уговорить регента, чтоб он способствовал заключению партикулярного мира между королем английским и Швециею и сам вступил в оборонительный союз с Англиею и Швециею для противодействия планам вашего величества, грозящим спокойствию всей Европы. Стерс имеет большой кредит у регента; почти не проходит дня, чтоб не сидели они часа по два запершись; правда, что эти тайные конференции касаются испанских и итальянских дел; но я знаю наверное, что и северные дела тут не бывают забыты». Когда Шлейниц объявил регенту об отрешении от наследства царевича Алексея, тот отвечал: «Поздравляю царское величество от всего сердца с окончанием такого важного и нужного дела, от которого зависят спокойствие и согласие в семействе царском, благополучие всей Российской монархии и всех подданных, твердость и безопасность союзов, с Россиею заключенных. Царское величество в бытность свою во Франции открыл мне по секрету о своем намерении; признаюсь, тогда я боялся, не опасно ли это дело; но теперь мне остается только удивляться искусству царского величества, с каким он поступил в этом деле». Потом регент распространился о своих отношениях к России: «Мое истинное намерение – сблизиться как можно теснее с царским величеством и королем прусским. Я стараюсь всеми силами о примирении Испании с цесарем; но этим самым примирением я сделаю Испанию и Австрию сильными и опасными для Франции. Для избежания этой опасности мне нужно иметь контрбаланс, который всего лучше я могу найти в союзе с Россиею и Пруссиею и, если можно, с Швециею. Нужно образовать сильную партию в Германии, что всего лучше сделать чрез Пруссию; но я не хочу впасть в ту же ошибку, какую здесь сделали в начале войны за испанское наследство, ибо Франция, заключая союзы в империи, начала с ног, а голову забыла; но я теперь начну с головы, т. е. с царского величества».

Одно было на словах, другое – на деле. На словах был интерес Франции, верно понимаемый; на деле был интерес герцога Орлеанского, который нужно было обеспечить от притязаний короля испанского, а чтоб с успехом противодействовать Испании, нужно было сблизиться с императором и с Англиею. И вот Франция входит в четверной союз (с Англиею, императором и Голландиею) против Испании. Мы видели, что угрожаемая с четырех сторон Испания обращалась к далекой России, имевшей с нею одинаковый интерес по неприязненным отношениям к Англии и императору. И в Париже испанский посланник Челламаре объявил Шлейницу, что король велел ему быть с ним в дружбе и хочет быть с царским величеством в тесной дружбе и конфиденции. Между тем регент продолжал уверять Шлейница в своем дружеском расположении к России, объявил, что четверной союз не имеет никакого отношения к северным делам, не заключает в себе ничего вредного для России; велел поздравить царя с очевидною помощию божиею, оказанною ему в смерти царевича Алексея; велел объявить царю, что по заключении мира и, как надобно полагать, союза между Россиею и Швёциею он, регент, вступит в ближайшие обязательства с обеими державами… «Я знаю, – говорил регент, – что король испанский хочет заключить союз с царским величеством. Я ничего не имею против этого союза и надеюсь, что царское величество при заключении его не войдет ни в какое обязательство, противное интересу Франции, короля ее или моему собственному, точно так как я, входя в обязательства с Англиею, не позволил и никогда не позволю внести какое-нибудь условие, вредное для России; у меня одна цель – во время малолетства королевского не дать Франции вмешаться в какую-нибудь войну».