Том 17. Твердая рука. Мексиканская месть

— Успокойтесь, сын мой, — продолжал старик, делая вид, что он иначе понял тревогу сына, — я не собираюсь принуждать вас к одному из тех браков по расчету, в результате которого между супругами, в силу безотчетного отвращения их друг к другу, неизбежно возникает взаимная ненависть. Нет, ваши родители с чрезвычайной осмотрительностью выбирали вам супругу. Она молода, хороша собой, и род ее своей знатностью не уступает нашему. Одним словом, она соединяет в себе все необходимое, для того чтобы осчастливить вас и одновременно придать новый блеск нашему дому.

— Отец… — снова заговорил было дон Родольфо.

— Сын мой! — продолжал маркиз таким торжественным тоном, словно он не сомневался, что имя, которое он произнесет сейчас, преодолеет последние колебания сына. — Радуйтесь, сын мой, вы женитесь на донье Орелио де Торре-Асюль, кузине по боковой линии нашего родственника, маркиза дель Валль[25].

Теперь заговорила маркиза.

— Сын мой, — взмолилась она, — уступив желанию отца, вы усладите этим союзом и последние дни моей жизни! Смертельная бледность покрыла лицо графа, нервная дрожь пробежала по его телу; ноги отказывались служить, его глаза растерянно блуждали по сторонам, его рука судорожно прижималась к груди, словно хотела умерить биение его сердца.

— Вам известна теперь моя воля, — продолжал между тем старик, делая вид, что не замечает душевного состояния сына. — Надеюсь, вы исполните ее. А теперь вам пора отдохнуть: путешествие верхом в такую жару, должно быть, сильно утомило вас. Можете удалиться в свои апартаменты, а завтра мы подумаем о том, как бы вам поскорее познакомиться с вашей невестой.

После этих слов, произнесенных все тем же холодным и повелительным тоном, маркиз привстал с очевидным намерением покинуть комнату. В этот момент графу удалось неимоверным усилием воли сдержать клокотавшую в его душе бурю.

— Простите, ваша светлость, — напрасно силясь сохранить внешнее спокойствие, произнес он, — но мне надо сказать вам несколько слов.

— Разве вы не слышали? Я сказал «завтра», — сухо ответил маркиз.

— Конечно, слышал, ваша светлость, но, увы, если вы не пожелаете выслушать меня сегодня, завтра, быть может, будет слишком поздно.

— Вот как! — воскликнул старик, кусая губы от подступавшего бешенства. — А почему, позвольте вас спросить?

— Потому, — твердо отвечал граф, — что до завтра я покину этот замок с тем, чтобы никогда больше не возвращаться сюда.

В серых глазах старика сверкнул гнев.

— Ага! Так, значит, это правда? Все то, что мне рассказывали, истина.

— Что же рассказывали вам, ваша светлость? Старик был вне себя от ярости.

— Хотите знать? Что же! Может быть, вы и правы: к чему все эти подходы, пора прекратить эту жалкую комедию!

— Сударь, сударь! — скорбно воскликнула маркиза. — Не забывайте… он ваш сын, ваш первенец!

— Молчите, сударыня! — грубо прикрикнул на нее маркиз. — Слишком долго этот блудный сын насмехался над нами! Час возмездия пробил! Клянусь Богом, он будет примерно и жестоко наказан!

— Во имя неба, сударь, — молила маркиза, — не будьте так жестоки! Позвольте мне поговорить с ним! Вы слишком строги в своей любви к нему, а я сумею уговорить его и склонить к послушанию. Мать всегда найдет в своем сердце слова, способные смягчить самую непокорную душу.

После минутного колебания старик овладел собой.

— Не могу, маркиза, ни к чему это, — сказал он с неожиданно прорвавшейся ноткой жалости в голосе, — Этот бунтарь унаследовал одну только черту, вернее порок, нашего фамильного характера: упрямство! Вы ничего не добьетесь от него.

— О нет-нет, позвольте мне поговорить с ним! В конце концов, он не только ваш, но и мой сын. Я никогда не отказывала вам в своем повиновении. Так сделайте это во имя моей любви к вам! Умоляю вас, позвольте мне в последний раз попытаться сломить его упрямство! Может быть, мне удастся вызвать его раскаяние.

— К тому же, ваша светлость, — заговорил вдруг дон Фернандо, до сих пор игравший роль безучастного свидетеля всей этой сцены, — может быть, мы и ошибаемся: мой брат дворянин и слишком знатного рода, чтобы совершить проступки, которые ему приписывают. Не судите же Родольфо, отец, не выслушав его!

— Прекрасно, Фернандо! Это хорошо, дитя мое, что ты заступаешься за своего брата, — улыбнулась сквозь слезы мать, обманутая словами младшего сына.