Том 18. Гимназическое. Стихотворения. Записи в альбомах...

– Оно, видите ли, какая штука, Василь Петрович, - начал Сава, нравоучительно хмуря брови на масленку с длинным носиком, - в рассуждении того, что без совести на новых местах легко деньги заробить, то оно везде так, не токма в Манжурии. Человеку ж, который душой дорожит и бога боится, можно без греха, с пользой для людей и души коротать век и там, в той сам[исеньк]ой Манжурии: народы там темные, истинного бога не знают, веры не имеют ни настоящей, ни испорченной. И коли есть доброе желание у человека, он может там апостолом своей святой веры стать. Дело это великое, богу угодное… Только то сказать, - Сава понизил голос и опустил голову, - не каждый вместит… «Могий вместити да вместит…» [А коли есть который человек игоистом, тот о себе, о своем несчастье думает и вместить того не может. И г о на том человеке сатанинское, и шкодит о н о ему.]

Он сокрушенно вздохнул, поставил на место масленку, сел и, вытирая руки, [прядочкой концов, перешел уже непосредственно к ответу.], продолжал:

– Сам я в божьем свете, как есть - сирота… Ни у меня родных, ни - близких… Куда мне ехать, чего мне искать, коли здесь хорошо! - Для меня то есть хорошо. Много уже я поблукал по свету, видел уже всякое… И коли господь мне привел найти людей по совести, дай бог не загубить, не потерять их. От добра же добра не ищут, известно. Люди тут хорошие, начальник справедливый, служба нетрудная, профиль пути легкий, по ровному степу, а оттого и заработок - слава богу. Мне же не много надо! Сам, один кругом, горелки не употребляю, разных там привычек да выкрутасов панских не имею… Буду служить тут много лет, коли не погонят, прикоплю гроши и куплю хутор малюсенький. Земли тут добрые, большого ухода не просят, а коли стараться - урожаи богатые. Велит бог, чтобы оно так и вышло, как гадается, - лучше и не [треба] нужно. Пускай только душа будет покойна, - буду жить тихо, мирно… [И на какой ляд мне та Манжурия, забери ее трясучка? - весело закончил Хлебопчук, с усмешкой, мило и ясно осветившей его смуглое печальное лицо.]

«Чего лучше! - думал Василий Петрович, осчастливленный этим ответом. - Сам ты, душевный человек, не перестарок, а моя Лизурка на возрасте - устраивайся себе, а там посмотрим… Может, бог велит, сыном мне будешь, внучаток народишь, в отца умных да порядочных. Слов нет, она [супротив] его вдвое моложе, ну, только то, что девчонка сурьезная[, не вертячка], хозяйственная; а опять же и то, что другого такого мужа ей не найти… Что же каса[юще]ется бракосочетания - [как] он [есть] не нашей веры, - то ведь он объясняет, что они при нужде в церкву ходят, обряды [иные] делают, для видимости, чтобы не придирались. Ну, и - того… Как-нибудь, с божьей помощью, ухитримся[, облапошим, кого следует]…»

[Этот приятный план, устранявший все сомнения «в предбудущем», Василий Петрович лелеял в душе до последней, роковой минуты своей дружбы с Савой. И, - кто знает, - быть может, мечты об упрочении близости с дорогим человеком, у которого дочь на выданье, шевелились и за угрюмым лбом друга-помощника… Недаром ведь Сава, ворочаясь на койке вагона, увозившего его в далекий и чуждый край, шептал сквозь слезы:

– Как друга, брата, как о т ц а родного полюбил я тебя, Василь Петрович… Гадал с тобой всю жизнь коротать, счастье мирное, тихое найти… И для того все тебе поверил, всю душу тебе открыл, ни одной мысли не утаил перед тобой… А ты обманул меня, скрыл от меня в ту ночь, что думаешь, о чем замыслил… Сатане предался! Он, лукавый, шепотник, человеконенавистник, втиснулся и девчонку эту, чтоб ей… подбросил, а ты и сдался, черные мысли и намерения против меня от него перенял… Обидел ты меня! На всю жизнь ты меня обидел!..

[6.] 5

[Лукавый он и прочие адские силы, разрушившие счастье Хлебопчука, втиснулись между двух друзей тонко, обдуманно, с превосходным знанием своей специальности по искушениям и соблазнам; и, конечно, достигли своего, внедрив на месте погибшей дружбы ненависть, озлобленные слезы с одной стороны, озлобленное недоумение с другой. Бес силен: горами качает.]