Том 18. Лорд Довиш и другие

— Я умру от любви, — сказал он. — Не сплю, не ем, хуже работаю. Начну считать, а ее лицо появляется передо мной. Как растопить это гордое холодное сердце? Какой-нибудь способ есть, но какой?

Одно из утешений старости в том, что она помогает стоять в стороне от кипящего котла страсти и мирно, спокойно смотреть на его содержимое. Как старейшина здешних мест, я часто видел больше, чем пылкие и молодые участники событий. Мне было ясно, почему Клариссе не угодны ухаживания местных джентльменов, и я попытался объяснить это Эрнесту Плинлемону.

— Вы, молодые люди, не понимаете, — сказал я, — что Кларисса Фитч, по сути своей, склонна к романтике. Она пересекла Африку пешком, хотя быстрее и дешевле ехать поездом. Романтичной особе нужен романтичный друг. Вы, как и все прочие, пресмыкаетесь перед ней. Естественно, она сравнивает вас с 'Мгупи Мгвумпи, и не в вашу пользу.

Он вылупился на меня и приоткрыл рот, отчего стал удивительно похож на рыбу, которую я как-то выудил в Брайтоне.

— С кем, с кем?

— С 'Мгупи Мгвумпи. Если не ошибаюсь, он был вождем племени 'Мгопи и произвел на вашу Клариссу большое впечатление. Не будь он черен, как туз пик, и не имей двадцати семи жен, а также сотни наложниц, что-то могло и выйти. Во всяком случае, недавно она мне сказала, что ищет человека, наделенного духовной мощью вождя, но посветлее и без жен.

— Да-а… — выговорил несчастный.

— Могу дать и другие сведения, — продолжал я. — Вчера она восхищалась героем какого-то романа, который носил сапоги и пинал ими возлюбленную.

Эрнест побледнел.

— Вы действительно думаете, что ей нужен такой… субъект?

— Да.

— А вам не кажется, что молодой человек с хорошим голосом, мягкий и преданный всем серд…

— Нет.

— Пинает сапогами! Во-первых, я не ношу сапог.

— Сэр Джаспер Медальон-Картерет при случае таскал свою подругу за волосы.

— Таскал?

— Да. Таскал.

— И мисс Фитч это нравится?

— Очень.

— Та-ак. Ясно. Понятно. Что же, спокойной ночи. Эрнест ушел, опустив голову. Я с жалостью смотрел ему вслед. Надежды для него не было, и я понимал, как пусты разговоры о целительном времени. Он не принадлежал к сообществу, именуемому мотыльками, не перелетал с цветка на цветок. Специалист по морскому праву подобен зафрахтованному кораблю или идеальному бухгалтеру. Когда он любит, он отдает сердце навсегда.

Не надеялся я и тронуть Клариссу, однако думал, что должен сделать все возможное. Преклонные годы дали мне право на дружбу с девушками, а уж повернуть беседу к их личным делам — легче легкого. То, что у молодого покажется наглостью, оборачивается в старости участием.

Зацепившись за ее сетования на скуку (она уподобила здешнюю жизнь пустыне), я предположил, что надо бы выйти замуж. Она подняла прекрасные брови.

— За одного из этих кретинов?

Я вздохнул. Такие слова не сулили успеха.

— Вам не нравятся наши денди?

С губ ее сорвался смех, напоминающий звуки, которые издает попугай в перуанских джунглях.

— Кто-кто? В жизни не видела таких кроликов. Просто какие-то трупы, полежавшие в воде… — Она на мгновение замолчала. — Вот что, — продолжила она, — как, по-вашему, писательницы берут своих героев из жизни?

Я опять вздохнул.

— Вчера я читала двадцать шестую главу. Леди Памела, на охоте спугнула собак, а сэр Джаспер тут же хлестнул ее нагайкой, чтобы знала свое место. Вот это я понимаю!

Я вздохнул в третий раз. Если женщина ждет не дождется демонического друга, только гениальный торговец подсунет Эрнеста. И все-таки я попытался.

— Один человек, — сказал я, — безумно любит вас.

— Не один, а штук пятьдесят, — возразила она. — Правда, это не люди, а медузы. Какую из заливных креветок вы имеете в виду?

— Эрнеста Плинлемона.

Она снова засмеялась, на сей раз — весело.

— О, Господи! Этот, с «Деревьями»!

— Простите?

— Вчера он к нам пришел, тетя подтащила его к пианино, и он спел «Но только Бог, о, только Бог способен дерево создать».[43]

Сердце у меня упало. Я не думал, что мой подопечный сделает такую глупость. Надо было предупредить, что именно эта песенка лишает исполнителя последних остатков мужественности. Если бы Чингиз-хан или гунн Аттила пели «как много гнезд в его кудрях», они показались бы робкими и бесхребетными.

— Словом, — сказала Кларисса, презрительно улыбаясь, — вы назвали того, за кого я не выйду даже ради умирающего дедушки.

— У него гандикап — семь, — напомнил я.

— В каком спорте?

— Я имею в виду гольф.

— Что ж, я в гольф не играю, и меня это не трогает. Этот тип — самый угодливый из всех, а ваши места просто кишат подхалимами. Похож он на креветку с гастритом. Дохлый, чахлый, в очках. Спасовал бы перед… ну, казуаром. А что бы он сделал, если бы на него прыгнул лев?

— Несомненно, повел бы себя, как истинный джентльмен, — отвечал я с некоторой сухостью, ибо мне претило ее высокомерие.

— Передайте ему, — сказала Кларисса, — что я бы на него не посмотрела, будь он единственным мужчиной на свете.