Том 2. Баллады, поэмы и повести

В этом имперском городе все почитали погибшимНашего рыцаря, все сожалели о нем, а БертальдаБоле других; она себя признавала причинойСмерти его, и совесть терзала ей сердце, и милыйРыцарев образ глубоко в него впечатлен был печалью.Вдруг он явился живой и женатый, а с ним и свидетельБрака его, отец Лаврентий; весь город нежданнымЧудом таким приведен был в волненье; прелесть УндиныВсех поразила, и слух прошел, что в лесу из-под властиЗлого волшебника рыцарь избавил ее, что породыЗнатной она. Но на все вопросы людей любопытныхРыцарь ответствовал глухо; патер же был на рассказыСкуп, да и скоро в свой монастырь возвратился он; словом,Мало-помалу толки утихли; одной лишь БертальдеБыло грустно: скорбя о погибшем, она поневолеСердцем привыкла к нему и его своимназывала.Скоро, однако, она одолела себя; от природы

Было в ней доброе сердце, но чувство глубокое долгоВ нем не могло сохраняться, и здесь легкомыслие былоВерным лекарством. Ундину ласкала она, а Ундине,Простосердечной, доброй Ундине, боле и болеНравилась милая, полная прелести сверстница. ЧастоЕй говорила она: «Мы, верно, с тобою, Бертальда,Как-нибудь были прежде знакомы, иль чудное что-тоЕсть между нами; нельзя же, чтоб кто без причины, без сильной,Тайной причины, мог так кому полюбиться, как ты мнеВдруг полюбилася с первого взгляда». И в сердце БертальдыЧто-то подобное было, хотя его и смущалаЗависть порою. Как бы то ни было, скоро друг с другомСтали они неразлучны, как сестры родные. Но рыцарьБыл готов уж в замок Рингштеттен, к истокам ДунаяЕхать, и день разлуки, может быть вечной разлуки,Был недалек; Ундина грустила; и вот ей на мыслиВдруг пришло, что Бертальду с собою в замок Рингштеттен

Могут они увезти, что на то герцогиня и герцог,Верно, по просьбе ее согласятся. Однажды об этомРыцарь, Ундина, Бертальда втроем рассуждали. Был теплыйЛетний вечер, и темною площадью города вместеШли они; синее небо глубоко сияло звездами;В окнах домов сверкали огни; перед ними ходилиЧерные тени гуляющих; шум разговоров, слияньеМузыки, пенья, хохота, крика детей наполнялиЧудным каким-то говором воздух, и он напоен былВесь благовонием лип, вокруг городского фонтанаГусто насаженных. Здесь, от шумной толпы в отдаленье,Близ водоема стояли они, упиваясь прохладойБрызжущих вод, их слушая шум и любуясь на влажныйСноп фонтана, белевший сквозь сумрак, как веющий, легкийПризрак; и их веселило, что так они в многолюдствеБыли одни, и все, что при свете казалось столь трудным,Сладилось само собой без труда в тишине миротворной

Ночи; и было для них решено, что Бертальда поедетВ замок Рингштеттен. Но в ту минуту, когда назначалиДень отъезда они, подошел к ним, как будто из мракаВдруг родившийся, длинный седой человек, поклонилсяЧинно, потом кивнул головою Ундине и что-тоНа ухо ей прошептал. Ундина, нахмуривши бровки,В сторону с ним отошла, и тогда начался между нимиШепот на страдном каком-то, чужом языке; а ГульбрандуВ мысли пришло, что он с незнакомцем где-то встречался;Тщетно Бертальда его осыпала вопросами; рыцарьБыл как в чаду и все с беспокойством смотрел на Ундину.Вдруг Ундина, захлопавши с радостным криком в ладоши,Кинулась прочь, и блаженством глазки сверкали; с досадойСморщивши лоб и седой покачав головой, незнакомецВлез в водоем, где вмиг и пропал. Тут решилось сомненьеРыцаря. «Что, Ундина, с тобою смотритель фонтановЗдесь говорил?» — спросила Бертальда. С таинственным видом

Ей головкой кивнула Ундина. «В твои именины,Послезавтра, ты это узнаешь, Бертальда, мой милый,Милый друг; я тебя и твоих приглашаю на этотПраздник к себе». Другого ответа не было. СкороПосле того они проводили Бертальду и с нею простились.«Струй?» — спросил с содроганьем невольным рыцарь Ундину,С ней оставшись один в темноте перед герцогским домом.«Он, — отвечала Ундина, — премножество всякого вздораМне насказал; но между прочим открыл и такуюНехотя тайну, что я себя не помню от счастья.Если велишь мне все рассказать сию же минуту,Я исполню приказ твой; но, милый, Ундине большаяРадость была бы, когда б ей теперь промолчать ты позволил».Рыцарь охотно на все согласился, и можно ли былоВ чем отказать Ундине, столь мило просящей? И сладкоБыло ей в ту ночь засыпать; она, забываясьСном, потихоньку сама про себя с улыбкой шептала:«Ах, Бертальда! как будет рада! какое нам счастье!»