Том 2. Драматургия

Чорт же знает, Даша, я уж хуже побой ничего не придумаю!

Даша

Он запретил им говорить по-французски! (Семен хохочет.) Смейся, смейся, а бедные барышни без французского языка, как без хлеба, сохнут. Да этого мало: немилосердый старик сделал в своем доме закон, чтоб здесь никто, даже и гости, иначе не говорили, как по-русски; а так как он в уезде всех богате и старе, то и немудрено ему поставить на своем.

Семен

Бедные барышни! то-то, чай, натерпелись они русского-то языка!..

Даша

Это еще не конец. Чтоб и между собой не говорили они иначе, как по-русски, то приставил к ним старую няню, Василису, которая должна, ходя за ними по пятам, строго это наблюдать; а если заупрямятся, то докладывать ему. Они было спервa этим пошутили, да как няня Василиса доложила, то увидели, что старик до шуток не охотник. И теперь, куда ни пойдут, а няня Василиса с ними; что слово скажут не по-русски, а няня Василиса тут с носом, так что от няни Василисы приходит хоть в петлю.

Семен

Да неужли в них такая страсть к иностранному?

Даша

А вот она какова, что они бы теперь вынули последнюю сережку из ушка, лишь бы только посмотреть на француза.

Семен

Да щедры ли твои барышни? скажи-тка, вот, – как бы тебя спросить – легко ли их разжалобить?

Даша

Легко, только не русскими слезами; в Москве у них иностранцы пропасть денег выманивают.

Семен

(в задумчивости.)

Деньги – палки, палки – деньги, как будто вижу и то и другое! Чорт знает, как быть; и надежда манит и страх берет.

Даша

Семен, что ты за горячку несешь?

Семен

Славно! божественно! прекрасно! Даша! жизнь моя!..

Даша

Семен! Семен! с ума ты сошел!

Семен

Послушай, как скоро барышни воротятся…

Лиза.

(показываясь.)

Даша, Даша! господа идут, – уж на крыльце. (Уходит.)

Даша

Сбеги по этой лестнице.

Семен

Прости, сокровище! прости, жизненок! прости, ангел! ты будешь моя! Жди меня через пять минут! (Убегает.)

Даша

Ну, право, он в уме помешался! (Садится за шитье.)

Явление второе

Фекла, Лукерья, Даша и няня Василиса, которая становит стул и, на нем сидя, вяжет чулок, вслушиваясь в разговоры барышень.

Фекла

Да отвяжешься ли ты от нас, няня Василиса?

Лукерья

Няня Василиса, да провались ты сквозь землю!

Няня Василиса

С нами бог, матушки! Вить я господскую волю исполняю. Да и вы, красавицы мои барышни, что вам за прибыль батюшку гневить, – неужли у вас язычок болит говорить по-русски?

Лукерья

Это несносно! сестрица, я выхожу из терпения!

Фекла

Мучительно! убивственно! оторвать нас ото всего, что есть милого, любезного, занимательного, и завезти в деревню, в пустыню…

Лукерья

Будто мы на то воспитаны, чтоб знать, как хлеб сеют!

Даша

(особо.)

Небось, для того, чтоб знать, как его едят.

Лукерья

Что ты бормочешь, Даша?

Даша

Не угодно ль вам взглянуть на платье?

Фекла

(подходя.)

Сестрица миленькая, по правда ли, что оно будет очень-хорошо?

Лукерья

И, мой ангел! будто оно может быть сносно!.. Мы уж три месяца из Москвы, а там, еще при нас, понемножку стали грудь и спину открывать.

Фекла

Ах, это правда! Ну вот, есть ли способ нам здесь по-людски одеться? В три месяца бог знает как низко выкройка спустилась. Нет, нет! Даша, поди, кинь это платье! Я до Москвы ничего делать себе не намерена.

Даша

(уходя, особо.)

Я приберу его для себя в приданое.

Явление третье

Фекла, Лукерья и няня Василиса.

Лукерья

Eh bien, ma soeur…[57]

Няня Василиса

Матушка, Лукерья Ивановна, извольте говорить по-русски: батюшка гневаться будет!

Лукерья

Чтоб тебе оглохнуть, няня Василиса!

Фекла

Я думаю, право, если б мы попались в полон к туркам, и те с нами б поступали вежливее батюшки, и они бы не стали столько принуждать нас русскому языку.

Лукерья