Том 2. Если б заговорил сфинкс

Из-за леса выскочила поляна, на ней — домики, а возле одного из них — женщина с двумя детьми. Капитан махнул рукой: садись! Я убрал газ и приземлился так, что самолет после пробега остановился около женщины. Капитан обменялся с ней несколькими фразами, что-то пометил на своей карте и крикнул:

— Поехали!

Это было подходящее слово. Свернули влево, и я первый раз в жизни пересек линию фронта… Невольно внимательнее стал всматриваться в местность, точно на ней можно было отыскать эту грозную линию. Но в природе ничто на нее не указывало, природе безразлично… Однако сам я понимал, что мне это не безразлично. Поймал себя на том, что все чувства мои обострились и я стараюсь вести самолет особенно точно, будто сдаю трудный зачет по технике пилотирования.

Снова поле… Косари. Сели с ходу. К нам подбежали старик и несколько женщин.

— Где фашисты? — отрывисто спросил Сушко.

— В нашем хуторе, — ответил высокий и сутулый голубоглазый старик с белой бородой и желтыми от махорочного дыма усами.

Капитан задал еще несколько вопросов и опять что-то записал.

— Немцы! — вскрикнула женщина. — Улетайте, родимые!

Мы оглянулись. Из хутора к нам бежали гитлеровцы. Я немедленно дал газ, лавируя между стогами сена, взлетел и «поехал» дальше. В тот день мы сделали двенадцать посадок: восемь — у себя и четыре — за линией фронта. Капитан был доволен, усталость его как рукой сняло, а глаза возбужденно горели.

Выполнив задание, мы сели на поле у лесной опушки, в районе расположения дивизии, и капитан отправился в штаб, чтобы связаться с командующим армией.

— А вы подождите меня возле машины, — сказал он.

Подрулив к самому лесу, я замаскировал самолет и лег на мягкой, густой траве. Только сейчас я понял, что чертовски устал: трудно летать на таких ничтожных высотах и зорко следить за землей, чтобы не зацепиться за нее, да и крутиться весь день под носом у врага — дело, оказывается, не такое уж легкое.

Капитан долго не возвращался. Обстановка заметно стала меняться: стреляли уже совсем рядом, мимо меня то и дело быстро проходили бойцы в одиночку и группами. Было ясно, что они отходили на новый рубеж…

— Улетал бы ты лучше отсюда, — советовали некоторые. А то подобьют твой лимузин, на себе его не потянешь!

А капитана все нет. Осмотрел машину, изменил маскировку, чтобы сразу можно было вырулить. Конечно, нервничал. А за спиной все глуше шумел темнеющий лес. Беспокойство мое росло с каждой минутой, и я беспрестанно ходил вокруг самолета, прислушиваясь к каждому звуку. Дважды я забирался в кабину с явным намерением взлететь, но брал себя в руки. Наконец решил, что взлечу, когда все сроки истекут или обстановка станет невыносимой.

Стемнело. И, когда терпение мое иссякло, я наконец увидел бегущего ко мне капитана. Две-три минуты спустя мы вырулили на середину поля, и я дал газ. Но, вместо того чтобы взлететь, самолет едва-едва пробежал метров сто и остановился. Я выпрыгнул из кабины: на ось шасси намотался лен. Распутать руками невозможно. Вдвоем с капитаном, действуя ножами, очистили шасси и кое-как отрулили в сторону, на полосу овса. Там мы опять попытались взлететь, но колеса как бы тонули в мягкой и рыхлой почве, скорости не хватало.

Только с третьей попытки мне удалось буквально оторвать самолет от земли. Впереди медленно надвигалась темная стена леса… Как быть? Что делать? На эти вопросы я должен был ответить сам, на чью-то подсказку надеяться нечего.

С трудом к вышел из этого положения: с ничтожным креном сделал над землей что-то вроде круга возле самой кромки леса, набрал скорость, а потом высоту и полетел над деревьями…

Ну и взлет! Сушко тоже очень обрадовался, когда мы, наконец, взлетели.

Площадку штаба армии, я отыскал быстро, несмотря на темную ночь. Но как сесть, когда нет (да и не полагалось) ни крошки света?! Много бывает в жизни трудных вещей: не только акробатические взлеты, но и весьма замысловатые посадки. А такую посадку — в полной темноте, на узенькую и короткую полоску неровной земли, да еще зажатую с трех сторон высоким густым лесом, — такую посадку я производил впервые.

Планировал на моторе, прошел над деревьями и, задрав машину, стал на газу плавно проваливаться в какой-то бездонный черный колодец. Мне кажется теперь, что землю я почувствовал даже раньше, чем самолет коснулся ее колесами. Но, скорей всего, это произошло одновременно, и я тотчас же убрал газ…

Короче, сел нормально и испытал замечательное чувство удовлетворения. Честное слово, если бы задание было пустяковое, а сам полет легким, я бы и не запомнил всех приключений этого дня.

Сентябрь 1941 года. Ура «козлу»! Сегодня он меня выручил из очень большого затруднения… Честное слово, на войне иногда бывает все наоборот, если, конечно, вовремя сообразишь.