С крыши Дворца Центра вылетел десятиместный быстроходный самолёт-торпедо-геликоптер и взял курс на запад. Никто не обратил на него внимания.
10. Джимми поступил без колебаний
В ночь с 11 на 12 сыну государственного архитектора в предместье Нью-Линкольна Джимми Стерлингу приснился нежный сон.
Ему приснилось, что мисс Елена Грант удачно отбила его драйф, поправила голой до локтя рукой рыжеватые волосы, выбившиеся из-под пикейной шапочки, постукала ракеткой по туго натянутой сетке и, поймав с лёту два мяча, сказала:
— До свидания, Джимми. На сегодня хватит.
Он сошёл с площадки и сунул голову под садовый кран. Когда его голова из белой сделалась чёрной, он туго выкрутил налипший на лоб чуб, покачался на одной ноге, подхватил мизинцем за вешалку фланелевый пиджак, брошенный в траву возле садовой бочки, перекинул его через плечо, сказал «ол райт» и, насвистывая канадскую песенку, стал уходить в зелень.
Мисс Елена не более минуты смотрела ему вслед, жмуря от солнца золотые глаза, потом подняла маленький, короткий подбородок, повернулась на каблуках и побежала навстречу мистеру Гранту, который шёл, потирая руки, к столу, накрытому под красным полосатым зонтиком ко второму завтраку.
Сад был полон зноя и пчёл. Сад благоухал ароматом горячих цветов. И нежный голос Елены говорил: «Джимми, Джимми»…
Джимми открыл глаза. Яркое утро наполняло его комнату солнцем и воздухом.
— Елена! Как я люблю вас! — воскликнул Джимми, сладко потягиваясь.
В это время в дверь постучали, и горничная подала Джимми письмо.
— Его только что принес мальчишка трактирщика, — сказала она.
Джимми разорвал конверт.
«Милый Джимми!
Умоляю вас всем для вас дорогим, немедленно отправляйтесь на остров Атлантического океана 11°8' вост. долг. и 33°7' южн. широты. Об этом никто не должен знать. Не думайте, что это пустой каприз или „испытание“ вашей любви. Это более серьёзно, чем можно подумать. Ничего больше не могу прибавить. Я никогда не сомневалась в вас. До свидания.
10 мая. Елена Грант».
«Что это значит? — подумал Джимми. — Шутка? Это не похоже на Елену».
Почерк не вызывал никаких сомнений. Его слишком хорошо изучил Джимми. Скорее бы он не отличил плохо сфабрикованный билет в сто долларов от настоящего, чем этой примитивной записки, столь примитивного рисунка, от подделки. Кроме того, духи! Их нельзя было подделать. Эту изумительную смесь мускуса, иланг-иланга и персидской сирени употребляла только она одна во всём мире.
Вдруг Джимми насторожился.
За окном, в зарослях крыжовника, тётя Полли беседовала со стариком Свеном, садовником профессора Гранта.
— Так вы говорите, что они исчезли? — сказал голос тёти Полли.
— Совершенно верно, мистрис, они исчезли. Это случилось позавчера, перед обедом. Мисс Грант оставила записку, в которой передавала все имущество в наше распоряжение. Сначала мы подумали, что это шутка, но до сих пор их нет, и мы начинаем думать, что это совсем не шутка.
— Это очень странно.
— Ещё бы! Столь уважаемый человек, как мистер Грант… Среди бела дня пропал, как лопата в крапиве…
— Я слышала об этом, но не придавала значения. Вы приняли какие-нибудь меры?
— Мы заявили шерифу. Кроме того, сейчас же после исчезновения профессора на нашу ферму приехал на велосипеде какой-то фрукт в клетчатом кепи. Он понюхал воздух, поклялся, что найдёт профессора Гранта, и уехал…
Джимми стал торопливо одеваться. Никаких колебаний у него больше не было. Одевшись, он вытащил из ящика стола атлас, открыл Атлантический океан и, найдя остров, отметил его маленьким синим крестиком. Затем он переписал в записную книжку долготу и широту, сжёг на свече письмо Елены и снял с полки расписание пассажирских дирижаблей.
Весь вечер и весь день Ван бродил по Нью-Йорку в поисках профессора. Профессор как в воду канул.
Несколько раз он заходил на телеграф и подавал депеши в Нью-Линкольн.
Он заходил также в полицейские агентства, заполняя кучи бланков и оставляя кругленькие чеки. Но не таков был этот проклятый городишко Нью-Йорк, чтобы отыскать в нём человека, зная только его имя, фамилию и приблизительный цвет бакенбардов.
Может быть, в обыкновенное время Ван кое-чего и добился бы, но сейчас, в эти дни демонстраций, забастовок и всеобщей кутерьмы, ему оставалось только одно: как можно скорее ехать обратно в Нью-Линкольн и постараться разнюхать дело в окрестностях.
— Сдаётся мне, — пробурчал Ван, выходя вечером из бара, где он уронил в стакан виски две большие слезы по поводу своей гибнущей репутации, — сдаётся мне, что владелец трактира «Хромой фонарь» может мне рассказать кое-что относительно исчезновения профессора Гранта.