Том 2. Горох в стенку. Остров Эрендорф

Ветер свищет в ушах, сердце колотится, захватывает дух, и Митьке кажется, что он Чарли Чаплин и что за ним гонится по меньшей мере рота полисменов на мотоциклетах…

1923

Всесоюзная редкость ^*

Мне стоило больших трудов вытащить Ивана Ивановича из дому. Он упирался руками и ногами, презрительно морщился и фыркал.

Наконец-то мы очутились на территории выставки. Тогда я взял гражданина Витиева за рукав и сказал:

— Ну-с! Протрите хорошенько свое меньшевистское пенсне, пригладьте патлы, чтобы они на глаза не лезли, и любуйтесь. Видите? Это все сделала ненавистная вам Советская власть в итоге невероятно тяжелых пяти лет революции. А вы еще, помните, говорили: «Погубили Россию большевики! Демагоги! Предатели!» Ведь говорили?

— Говорил, — мрачно сознался гражданин Витиев.

— То-то! А теперь и любуйтесь. Видите — вон киргизская юрта, вон показательная новая, советская деревня… Опять же образцовый скот, инвентарь и сельскохозяйственные машины. Может быть, желаете видеть иностранный отдел? Пожалуйста! Рукой подать… Надеюсь, теперь-то вы не станете отрицать, что глубоко ошибались насчет большевиков?

— Заблуждался, — глухо сказал Витиев.

— Вот и отлично! Теперь погуляйте, посмотрите, поучитесь, так сказать, а мне надо в одно местечко сбегать, я сейчас вернусь. Прощайте!

Через десять минут я увидел, что возле какого-то недостроенного павильона собралась громадная толпа.

— В чем дело?

— Да как же, гражданин! Экспонат. Живого меньшевика показывают.

Я с трудом пробрался через толпу и очутился возле недостроенного павильона. Иван Иванович робко стоял на каком-то пустом ящике и, качая бородкой, неуверенно лепетал:

— Товарищи… погубили Россию… это самое… большевики… демагоги. Хозяйство разрушено… Рабочие голодают…

В толпе раздался дружный хохот.

Рабочий в синей блузе весело подмигнул:

— Ишь ты! Живой меньшевик! И где только такой экспонат достали?

Какой-то мальчишка деловито заметил:

— Ён игрушечный. На пружинку заводится.

— Да ну?

— Вот тебе и ну!

— Ребята, не мешайте слушать, пущай говорит. А ну, ты, волосатый, заводи пластинку про Учредительное собрание!

Иван Иванович растерянно заморгал глазами и, робко кашлянув, сказал:

— Да здравствует это самое… Учредительное собрание.

Толпа залилась дружным хохотом.

— Ай да экспонат!

— Ископаемый, можно сказать. Теперь такого днем с огнем не сыщешь. А ведь в свое время на каждом переулке торчал, и ничего — никто не удивлялся! Переменилась Советская Россия за пять лет! Ох, переменилась!

Обратно мы ехали на извозчике. Я нежно поддерживал потрясенный экспонат за талию. Иван Иванович наклонялся к моему плечу и говорил плачущим голосом:

— Не понимаю, для чего эти самые выставки устраивают?.. Только хороших людей обижают. Погубили Россию большевики… Демагоги… Да здравствует Учре…

Я устало махнул рукой.

На территории выставки весело гремела музыка.

1923

Международный день юношества ^*

(Жертва комсомола)

Красные плакаты надувались, как паруса. Гремела музыка. Комсомольцы шли.

Вагон трамвая стоял.

Господин Червонцер нервно смял программу бегов, посмотрел на часы и жалобно простонал:

— Господа-а-а! То-ва-ри-щи! Да что же это такое? Так же нельзя! Долго мы еще будем стоять?

— Часа полтора.

— Пол-то-ра?

— Не меньше. Видите — идут и идут. Конца-краю не видно!

— Не видно, — горестно согласился Червонцер. — Они, значит, идут, а я, значит, на бега опаздываю? Хорошенькие порядочки! Не понимаю, куда смотрит Советская власть!

Однако Советская власть смотрела не туда, куда надо было Червонцеру. Мимо проходили комсомольцы. Сотни молодых голосов пели:

Вышли мы все из народа,Дети семьи трудовой.Братский союз и сво-бо-да…

— Ничего себе братский союз и свобода, если я уже опоздал на бега! — печалился Червонцер.

Комсомольцы шли. Загорелые лица смотрели весело и гордо. На плакатах мелькали надписи:

«Смерть палачам рабочего класса».

«Рост комсомола — могила фашизму».

Червонцер посмотрел на часы и заплакал.

— Товарищи! Господа!.. Кроме шуток! Так я же опоздаю на бега! Войдите в мое положение!

— До-лой по-пов! — дружным хором понеслось над толпой.

— Так я же… на бега… опоздаю!

Комсомольцы шли. Червонцер утирал слезы программой бегов.

Через час трамвай двинулся.

— Ну вот! Опоздал на час! Куда смотрит Совнарком?

— Это еще ничего, гражданин! А вот через год комсомол вырастет в три раза, и вы опоздаете на бега ровно на три часа.

— Так это, значит, лет через десять я и совсем до бегов не доеду? — спросил уныло Червонцер.

— Будьте уверены!

1923

Упрямый американец ^*

Четыре часа я водил мистера Смита по выставке.

Я показал ему хлопок, жесть, железо, дерево, кожу, сало…

Американец молчал как истукан.

— Мистер Смит, — сказал я задушевно, — товарищ Смит… Ну хоть теперь, когда мы уже все осмотрели, скажите искренне и чистосердечно свое мнение о нашей выставке.

Американец поправил роговые очки.