Том 2. Губернские очерки

При всем том Салтыков был совершенно прав, когда именно по поводу рассказа «Старец» высказал свое недовольство теми, кто склонен был в его «Очерках» усматривать «одни личности»[279]

. Действительно, как бы ни были близки к жизненным первоисточникам содержание и отдельные детали в «раскольничьих рассказах», Салтыков писал их не с целью передать речи и поступки определенных лиц, а для того, чтобы нарисовать общую картину раскольничьего мира, что входило в задачу «исследований» духовной жизни народа.

Отношение Салтыкова к расколу было в это время безусловно отрицательным. Определялось такое отношение в первую очередь идейной позицией писателя, — позицией просветителя и утопического социалиста. Идейный ученик Белинского и Петрашевского, он усматривал в религиозной догматике старообрядцев, а также в таких формах их социального протеста, как уход от «мирской жизни» в скиты, — глубоко реакционное начало. «Мирской» же быт раскольников, с его культурной отсталостью, семейным и религиозным деспотизмом, «диким особничеством» и легко возникающей отсюда уголовщиной, был для него подлинно «темным царством». Восприятие старообрядчества как «болезненного уклонения в народной жизни», с которым надлежало бороться, практически сближало в это время позицию Салтыкова с официальной точкой зрения на раскол и позволяло принимать правительственные методы борьбы с ним, что свидетельствовало, разумеется, о недостаточно еще последовательном демократизме писателя.

Впоследствии, в начале 60-х годов, Салтыков изменил свое отношение к преследованиям раскольников властями, а в самом расколе стал более пристально интересоваться его социальной, а не религиозно-бытовой стороной. В связи с этой эволюцией взглядов Салтыков убрал из рассказов «Старец» и «Матушка Мавра Кузьмовна», при подготовке третьего издания «Губернских очерков» (1864), все то, что сближало авторскую позицию с официальными взглядами и пропагандой, что давало повод некоторым современникам считать Салтыкова «гонителем раскола». Но принципиального своего отношения к расколу Салтыков не изменил и остался совершенно чужд той его идеализации, как политической оппозиционной силы, которая возникла в 60-е годы в некоторых демократических и революционных кругах (Щапов, Кельсиев, Огарев и др.).

В рассказе «Старец» после слов «это дело темное» (стр. 367) Салтыков выбросил при подготовке третьего издания (1864) следующее продолжение рассказа раскольника, обратившегося к православию: