Том 2 Иван Иванович

— Ты сам должен знать, — ответил якут, и люди, столпившиеся у входа в чум, не одобряя такой выходки, тихо зашумели.

— Я не шаман и не хвастаюсь, что все знаю. Вижу только: ты нездоров. Шаман, наверно, уже объяснил тебе, какой злой дух влез в твое правое ухо. Что у тебя болит? — Иван Иванович поднес руку к лицу больного справа и сверху; затем он сделал это движение слева. Якут отшатнулся. — Как у тебя зрение? Припадками не страдаешь? Обмороки бывают?

— Он сам должен знать, — тупо и безразлично повторил якут, выслушав перевод Никиты, причем лицо его осталось совершенно неподвижным.

«Плох! Уже равнодушен к своему состоянию». И Иван Иванович обратился с расспросами к брату больного Захару.

Да, Степан действительно несколько раз отлучался на тот свет, страшно пугая всех иногда очень длительными отлучками. Но на остальные вопросы Захар тоже не стал отвечать.

— Ну и пес с тобой! Значит, еще мало вы с ним намучились, — вспылил Иван Иванович, раздраженный спесивостью по виду бойкого и развитого родственника, и резко отвернулся.

— Постой, постой! — неожиданно завопил Захар, хватая его за полу дошки. — Может, болезнь-то совсем легкий. Однако, жаловался Степан: голова-то, мол, болит. Видит худо. В ухе шумит. Охотник-то он плохой стал… Семья-то у него большая! Не надо бы с него много брать!

— Чего он наговаривает? — уже с любопытством спросил Иван Иванович.

— Просит не брать дорого за лечение, — сдерживая улыбку, перевел Никита.

— Зачем же ты выслушиваешь всякие глупости! Еще и смеешься! — Иван Иванович снова вспыхнул. — Скажи им, что мы свое жалованье от предприятия получаем. От советской казны! И откуда у них такое мнение?

— Шаманы еще не перевелись в наслегах, — виновато пояснила Марфа, — хоть скрытно, а действуют.

36

В тот день на руднике прииска Октябрьского произошли два значительных события: удачно закончилась проведенная по-ударному сбойка штреков и досрочно была выполнена месячная программа по золоту за февраль.

Логунов, присутствовавший на торжестве почетным гостем, крепко расцеловал запыленное каменной мукой лицо Терентия Пятиволоса, лучшего забойщика рудника, известного по всему краю. Пятиволос вел самые трудные забои на новых разработках и ему предоставили последний удар на сбойке, поэтому он первый шагнул в проделанное им окно во встречный коридор-штрек.

Держа его за плечи, Логунов обратился к гостям, шахтерам и сменным мастерам:

— Задание по подготовительным работам рудник тоже выполнил до срока и теперь по всем показателям опять вышел на ведущее место. Но темпов сдавать не надо. От жаркого труда на сердце тепло. Тот, кто трудится по-боевому, знает…

— Знаем! — подтвердил Пятиволос, взглянув на Мартемьянова и Ольгу, пришедшую на сбойку в качестве работника редакции. — Создаем в стране богатство и сами не обижены. Я, к примеру, зарабатываю не меньше трех тысяч в месяц. — Озорная усмешка тронула его скуластое лицо, выказав щербатину в крепких зубах, — ни в чем себе не отказываю…

— Что же зубы-то до сей поры не вставил? — весело спросил электромонтер, стоявший с переносной лампой и мотком проволоки через плечо.

— Это успеется, не в зубах дело, — солидно ответил Пятиволос. — Дело в общем жизненном уровне. Вот ездили мы нынче в Укамчан на слет стахановцев. Приехал я в гостиницу, номер приготовлен, все как полагается, а простыни на постели смятые. Вызвал коридорную: давай, мол, другое белье. «Нет, отвечает, другого». Я, конечно, в амбицию. Почему подобное отношение? Я Пятиволос!.. «Будь ты, говорит, хоть Шестиволос — нет сейчас белья!» Вот вам смешно!.. — Забойщик помолчал, пережидая смех. — Мне тогда тоже смешно стало. И не потому, что эта язвительная бабенка меня отбрила, а потому, что требования у меня такие появились. Ведь я до приезда на Каменушку на простынях-то сроду не спал. А отец мой, потомственный шахтер-угольщик, до революции даже исподнего белья не нашивал. Вот вам наглядный пример жизненного уровня! Может, у нас и не хватает еще чего… Многого, пожалуй, не хватает! Так ведь не один миллион людей, а все наши двести миллионов к хорошей жизни потянулись. Или я не к месту говорю?.. — спохватился Пятиволос, обращаясь к Логунову, который слушал его с улыбкой.

Логунов не стремился вносить строгую официальность в проводимые собрания. Пусть каждый говорит, как умеет, без шпаргалки, поэтому смех, острое словцо и прямая товарищеская критика, оживлявшие выступления рабочих, радовали его. И сейчас Логунов ответил весело:

— Что идет от чистой души, всегда к месту.

— Пятиволос дело свое постиг в совершенстве, — отчего-то озабоченно сказал Мартемьянов, провожая Ольгу к подъемнику, и в голосе его прозвучала сдержанная отцовская гордость. — Любой забой ему можно поручить — оправдает доверие. Отсюда его качества. Одно никак не искоренит — озорничать любит. Теперь в партию вступил, вроде осознал ответственность: перестал над людьми подшучивать. Ан сегодня опять какую штуку отлил! Гости собрались, торжество, а он балагурством занялся. Я рассчитывал, он серьезную речь скажет.