Том 2 Иван Иванович

— Возможно. Но меня больше волнует мысль о научной работе в клинике. Когда человек защищает кандидатскую диссертацию, он должен доказать свое умение поставить и разрешить отдельный вопрос. Докторская диссертация ставит, возможно, этот же вопрос, но глубже, шире, превращая его в целую проблему. Получив звание доктора наук, я должен стать знатоком и специалистом в решении своей проблемы, должен искать наилучший путь ее разрешения. Вы понимаете? Возьмите любую отрасль медицины… В каждой стране есть десятки, сотни профессоров. Читают лекции, лечат сами. Что ж, прекрасно. Лечат и лечат. Но вот появляется один и делает переворот в данной области. Например, наш советский ученый Владимир Петрович Филатов… Он исцеляет слепых, делая пересадку свежей прозрачной роговицы вместо помутневшей над глазным хрусталиком.

— Я слышал!

— Для нас, медиков, он большой авторитет, — с гордостью продолжал Иван Иванович. — Вы представляете, какой это человек?! Он прошел путь труднейших исканий, пока нашел способ сохранять материал для пересадки. А усовершенствование техники самой операции? Ведь на это дело надо было затратить по меньшей мере полжизни!

— Наверное, все настоящие ученые — одержимые люди? Вы тоже хотите целиком посвятить себя нейрохирургии?

— Хотел бы! Но я должен овладеть многими высотами, и мне еще много надо поработать, чтобы внести свое…

— Но почему вас потянуло туда? Ведь вы уже замечательно работаете в хирургии!

— Новая область, большие перспективы в разработке научных вопросов. И практически очень важная. Вот, например, операции на периферической нервной системе, на симпатической. Ими еще мало занимались, а в будущей войне это страшно понадобится. Жестокая будет война, как вы думаете?

— Конечно, — задумчиво сказал Логунов. — Уж если они между собой так схватились — передавали, что вчера немцы сбили в воздушных боях сто сорок семь английских самолетов, — то когда они повернут на нас, бой будет не на жизнь, а на смерть. А ваша нейрохирургия, должно быть, совсем молодая наука?

— У нас ею занимаются около пятнадцати лет. Очень даже молодая…

— Кто она, эта молодая? — раздался в полутьме девичий голос.

— Мы с Платоном Артемовичем рассуждаем о нейрохирургии. — Иван Иванович взглянул на подошедшую Варвару, ласково улыбнулся ей.

— Варя подумала: речь идет о девушках? — пошутил Логунов.

— Ничего я не подумала, — сказала Варвара, прерывисто вздохнув, как после быстрого бега. — Просто иду с заседания бюро и слышу — вы разговариваете, — пояснила она. — Меня сегодня приглашали танцевать, но я отказалась, все некогда.

— Куда тебя приглашали?

— Звала Пава Романовна…

— Отчего же не идешь сейчас? Там бал в самом разгаре, — опять с горечью сказал Иван Иванович.

— Просто так… Хотя нет, не просто. Нам приходится встречаться в клубе, она много помогает по клубной работе, но я ее не люблю: все делает для собственного развлечения. «Дитя тайги!» — передразнила Варвара, волнуясь. — А я не хочу, чтобы на меня смотрели, как на чудо: «Ах, девушка-якутка читает Флобера!» Весь якутский народ способен на это чудо. Разве мы виноваты, что жили раньше в таких жестоких условиях? — спросила Варвара, останавливаясь посреди улицы. — Вы знаете, Иван Иванович, за что вас любят наши курсанты и больные?.. — Она стиснула сплетенные пальцы рук и пылко сказала, глядя вверх на высокого доктора: — За то, что вы делаете все не ради себя и даже не ради науки, как вам, наверно, кажется, а для людей, не различая того, узкие у них глаза или круглые.

— Хвалить свое начальство великий грех, Варюша, — упрекнул Иван Иванович. — Мы все одинаково работаем. Наука двигается народом и для народа, а если Пава Романовна смотрит иначе, так это понятно: она ничего не делает.

66

— Мне еще надо зайти к товарищам-курсантам насчет комсомольского собрания, — сказала Варвара Логунову, когда они остались вдвоем.

— Я провожу тебя.

— Нет, тут близко, — ответила она с мягкой уклончивостью. — А если я задержусь, они меня потом проводят.

— Это уже местный национализм, товарищ Варя, — невесело пошутил Платон, продолжая шагать рядом с нею и посматривая на ее белевшее в темноте темноглазое лицо с заостренным подбородком и детски припухлыми губами.

«Она и правда еще ребенок!» — подумал Логунов, но сразу вспомнил взгляд любящей женщины, каким она посмотрела сейчас на Ивана Ивановича, ее порыв к нему. Логунов знал, что Пава Романовна по-своему хорошо относилась к девушке. Значит, пылкая враждебность Варвары к ней вызвана скорее всего неприязнью жены Пряхина к хирургу.

«Твои враги — мои враги!» — с ясной непосредственностью сказалось в поведении Варвары.

«Неужели она полюбила его? — гадал Логунов с тоскливо-ноющим ощущением в сердце. — Хотя отчего бы не полюбить? Идеализация, свойственная молодости, чувство благодарности, восхищения… Ведь он для нее, как и для остальных курсантов, высокий пример!»

— Спокойной ночи, Платон… Артемович!

— Спокойной… — Логунов встрепенулся и, крепко сжав протянутую ему руку и не выпуская ее, задержал девушку: — Ты раньше проще обращалась со мной!