Том 2 Иван Иванович

— Рубашку надо снять, — сказал Никита, взяв его за левую руку, неподвижно висевшую в несмятом рукаве.

Он помог якуту стянуть рубаху и оглянулся на дверь в соседнюю комнату. Иван Иванович решил сделать вторую операцию без перерыва, но не слышно было, чтобы он сам готовился.

— Укол морфия сделаем на столе, — остановил Никиту, потянувшегося за шприцом, ассистент Сергутов. — Пока Иван Иванович будет мыть руки, пройдет больше десяти минут.

Якут лег на стол, закинув вверх подбородком крупную на короткой шее голову, мощные его ребра сразу выперли полудужьями над опавшим смуглым животом. Дышал он прерывисто и сипло.

— Не надо бояться! Иван Иванович сделает все быстро и хорошо, — сказала Варвара по-якутски. — Это медведь изломал его, — пояснила она, следя за движениями пальцев Сергутова, ощупывавших плотные сизые рубцы ниже локтя охотника. — Второй год рука не действует. Где он помял тебя, Амосов?

— На Ульбее, — глухо ответил Амосов, косясь на блестящую штуку, похожую на большой серебряный патрон с длинной иглой наверху, которую, точно собираясь выстрелить ею, подносил к нему Никита Бурцев.

— На Ульбее, — повторила девушка, с улыбкой посмотрев на охотника, вздрогнувшего скорее от страха, чем от укола. — Как же ты, медведя не боялся, а тут дрожишь? Он этого медведя ножом убил, когда тот навалился на него, — сообщила она Сергутову. — Зверь успел помять его, да больше сил не хватило — издох. — И Варвара выжидательно обернулась к дверям предоперационной.

Аржанова все еще не было.

«Что с ним?» — удивленно-тревожно подумала она и быстрыми шагами прошла в кабинет главного хирурга.

Он сидел у своего стола, странно выгнув поднятые плечи. Около него стоял нетронутый стакан остывшего чая, папироса опала палочкой пепла на блюдце и погасла.

— Иван Иванович! — вдруг оробев, окликнула Варвара.

Он не пошевельнулся. Тогда она подошла ближе. Доктор вздрогнул, поднял голову.

Теперь вздрогнула Варя, встретив его точно неживой взгляд. Лицо хирурга, непривычно неподвижное, его фигура, скованная каким-то внутренним оцепенением, поразили ее.

Девушка помедлила, точно его оцепенение передалось и ей. Он продолжал молчать. Тогда верное чутье любящего человека подсказало ей нужные слова.

— Больной уже на столе и подготовлен к операции, — твердо доложила она, всем тоном подчеркивая первостепенную важность именно этого.

И Иван Иванович, тоже, может быть, подсознательно, подчинился ее деловому настроению.

6

Вся жизнь показалась ему теперь в совершенно ином свете: бесконечная занятость и, словно солнечные полянки в дремучем лесу, часы, проведенные с семьей. С Ольгой тепло и радостно, но он рвался от нее в свои дебри, как рвется страстный охотник, искатель, разведчик. Отчего он столько сил отдавал работе, забывая о семье, об отдыхе, о милых радостях жизни? Разве ему больше всех было нужно? Не зря ведь его называли то аскетом, то одержимым! Неужели за это его разлюбила жена? Почему они не шли вместе, рядом, плечом к плечу? Кто виноват, что у них так получилось? Ведь Ольга тоже стремилась к труду, отчего же отставала?

Как грустно было ее лицо, когда они сидели с Логуновым на скамейке под тополем…

«Угораздило меня подсунуть ей перевод этой книжонки!» — думал Иван Иванович, крупно шагая за медицинской сестрой, спешившей в операционную.

Машинально он мыл и протирал руки, надевал с помощью Варвары стерильный халат поверх клеенчатого белого фартука и резиновые перчатки и, почти не слушая пояснений Сергутова, подошел к больному. Он сам знал его историю, осматривал и изучал операционное поле. Интересная, но безразличная сейчас операция. Больной лежит на спине. Лицо его со стороны хирурга прикрыто простыней: ему не полагается видеть, что станут делать с его рукой, протянутой из-под простыни вверх ладонью на маленький, вплотную придвинутый столик-платформочку. Вся эта рука до локтя ярко-желтая: смазана йодом. Следы клыков зверя, растерзавших ее, стянули кожу тугими рубцами. Пальцы собрались крючьями в неплотно сжатую горсть, да так и застыли. Срединный нерв явно поврежден.

— Укол будет, — коротко предупредил Иван Иванович.

Он взял шприц с раствором новокаина, примерился, затем сделал двойной ряд уколов — сначала поверхностно, а потом глубже, и под кожей вздулся продолговатый валик.

— Больно?

— Немножко, — перевела Варя ответ охотника.

Иван Иванович делает длинный разрез скальпелем от шрама вниз.

В рану вводится расширитель. В разрезе белеет рубец — сросшаяся как пришлось порванная ткань.

— Зонд!

Варвара сразу находит в своем сверкающем хозяйстве изогнутый инструмент с узким и длинным клювиком, с желобком посредине и вручает его хирургу.

Иван Иванович еще сгибает зонд, с заметным усилием запускает его под рубец.

— Нигде не отдает?

— Нет.

Хирург рассекает твердую рубцовую ткань над желобком зонда, чтобы не задеть случайно ниже лежащий нерв, разрезает ножницами, останавливает легкое кровотечение током и снова берется за скальпель, расчищая себе дорожку среди рубцов измененной ткани.