Том 2. Летучие мыши. Вальпургиева ночь. Белый доминиканец

   — Хотя-с теперь ве-есьма видные господа находятся под подозрением в высочайшей измене. Н-да-с.

Господин императорский лейб-медик решил, что ослышался.

   — Высочайшая измена?

   — Помилуйте, экселенц: под подозрением... н-да-с. Под по-до-зре-нием-с! — А так как лейб-медик явно не понял, шпик, грустно уставившись на свои плоские ступни, выразился яснее: — Но и одного подозрения, смею вас уверить, пре-достаточ-но. К сожалению-с! Ну-с, моим законным долгом было бы верноподданнически дать знать в известное место... Н-да-с... Ведь у меня имеются подозрения... Я, собственно, чреезвычайно обремененный долгом совести человек-с, слово чести. Другое дело, если я буду убежден в отсутсгвии основания к подозрению... Видите ли, в нашем деле, пардон, рука руку моет-с. — И он невольно посмотрел на свои грязные ногти...

В господине императорском лейб-медике закипала сдерживаемая ярость.

   — Другими словами: вы хотите чаевых?

   — Извиняюсь, целиком полагаюсь на вашу щедрость, экселенц.

   — Отлично.

Императорский лейб-медик позвонил. Вошел камердинер.

   — Ладислав, возьми этого типа за шиворот и спусти с лестницы!

   — Как прикажете.

Чудовищная лапа раскрылась, как пальмовый лист; комната сразу погрузилась в таинственный тропический полумрак, и уже через секунду слуга со шпиком исчезли, подобно изображению на экране синематографа.

Господин императорский лейб-медик ждал... Наконец снизу из прихожей донесся страшный грохот!

Потом тяжелые шаги медленно протопали вниз по лестнице... Вслед за живым снарядом...

— Ну вот, пожалуйста, Ладислав, конечно, собрался его спустить еще и с замковой лестницы. Господи, ну нельзя же все понимать так буквально, — скрестив на груди руки и утомлен но прикрыв глаза, пробормотал императорский лейб-медик, пытаясь восстановить свой нарушенный утренний покой.

Не прошло и четверти часа, как его грезы были прерваны каким-то повизгиваньем.

Дверь осторожно приоткрылась, и барон Эльзенвангер в сопровождении Брока на цыпочках протиснулся в дверную щель, предостерегающе прижимая к губам указательный палец.

   — Здравствуй, Константин! Каким ветром тебя занесло в этакую рань? — обрадованно воскликнул императорский лейб-медик, но сейчас же замолк, увидев на лице приятеля пустую бессмысленную улыбку. «Бедняга, — прошептал он, глубоко потрясенный, — кажется, он потерял свой маленький разум».

   — Тс, тсс, — таинственно зашипел барон, — тсс, тс. Не надо, только не надо! — Боязливо оглянувшись, он торопливо достал из кармана пожелтевший конверт и бросил его на кровать. — На, возьми, Флугбайль. Только не надо, не надо!

Старый охотничий пес, поджав хвост и не сводя своих полуслепых белесых глаз с сумасшедшего хозяина, раскрыл, словно собираясь завыть, пасть, однако не издал ни звука.

Вся эта сцена производила впечатление весьма тягостное.

— Что мне, по-твоему, не надо? — сочувственно спросил императорский лейб-медик.

Эльзенвангер поднял палец:

   — Тадеуш, прошу тебя. Ты знаешь... ты знаешь... ты знаешь... — Каждое бормотком произнесенное слово неудержимо приближало его губы к уху Флугбайля; наконец, почти касаясь ушной раковины, они осторожно доверили ей свое сообщение: — Полиция напала на мой след, Тадеуш. Прислуга уже знает. Тс, тсс! Все разбежались. И Божена тоже.

   — Что? Твоя прислуга разбежалась? Но почему? И когда?

   — Сегодня утром. Тс, тс! Только не надо!.. Ты знаешь, был у меня вчера один... С черным зубом... И в черной перчатке... И к-косой на оба глаза... Понимаешь, один из... из полицейских...

   — Как его имя? — быстро спросил императорский лейб-медик.

   — Сказал, Брабец.

   — И что же он хотел от тебя?

   — Ксенерль сбежала, сказал он. Тс, тс! Я ведь знаю, почему она ушла. Она все узнала! Тс, только не надо. Ты знаешь, он и денег хотел; иначе, мол, все расскажет.

   — Надеюсь, ты ему ничего не дал? Барон снова робко оглянулся:

   — Я велел Венцелю спустить его с лестницы.

«Удивительно, до чего иногда верно поступают сумасшедшие», — отметил про себя Пингвин.

   — Тс, а сейчас вот и Венцель исчез. Брабец ему тогда сразу все выложил как на духу...

   — Я прошу тебя, Константин, подумай хорошенько, что он, собственно, мог ему рассказать?!

Эльзенвангер указал на пожелтевший конверт. Императорский лейб-медик выжидательно смотрел на него. Эльзенвангер, с застывшим в глазах ужасом, снова стал приближаться к его уху:

— Богумил — Богумил — Богумил.

Лейб-медик начинал понимать: видимо, совершенно случайно его друг нашел где-то в галерее старый конверт и, приняв эту бумажку за письмо от своего покойного брата Богумила, до тех пор носился с этой бредовой идеей — и уж конечно не обошлось здесь без проклятого Зрцадло! — пока окончательно не свихнулся.