Другой, сидевший в уголку на табурете, был тоже старик, – но маленький, седенький, казалось, вся его голова выкатана в белом пуху, он походил на одуванчик. Глаза у старичка были прищуренные, хитроватые, очень подвижные и жизнелюбивые. Любой оттенок разговора Петра с американцем немедленно отражался на лице старичка. Старичок прижмуривался, улыбался, подмигивал, покручивал своей головкой-одуванчиком; видимо, все, что говорил Петр и как Петр держал себя, доставляло старичку истинное наслаждение.
– Вы должны уехать сейчас? Или поедете завтра со мной? – отрывисто спрашивал Петр.
– Как вы сочтете удобным, – отвечал лейтенант. – Майор Грехэм приказал мне сопровождать вас, если вы пожелаете.
– Очень хорошо. Вы поедете со мной.
– Слушаю вас.
– Агеич! – обратился Петр к старичку, похожему на одуванчик. – Отведи ему квартиру и покорми. И досмотри, чтобы солдат не уехал без обеда, – добавил он, вспомнив об американском солдате. – Солдата вы можете отпустить сегодня.
– Слушаю, – сказал лейтенант.
– Вот какие дела, Игнат Васильич! – насмешливо обратился Сурков к старику с медной бородой, когда лейтенант и сопровождавшие его беленький старичок и хмельницкий председатель вышли из комнаты.
– Да… – глухо пробасил старик. – Нет ли тут какой ловушки, Пётра?
– Какая-нибудь ловушка есть, да мы не поддадимся! – весело сказал Петр. – Как это тебе понравится, а? – обратился он к Алеше. – Завязываем международные связи, да? А ты говоришь!..
– Я пока ничего не говорю, – осторожно сказал Алеша.
– Его высокоблагородие начальник американских войск на руднике желает иметь свидание с его высокоблагородием председателем партизанского ревкома в связи с тем, что американские войска покидают рудник, – насмешливо говорил Петр. – Что они хотят выгадать? Или это он из вежливости? Проститься?
Он резко засмеялся и встал. Он был в том возбужденном, деятельном состоянии, которое – Алеша знал – всегда бывало у него после хорошей политической удачи.
– А может, они тебя, детка, сцапать хотят? – пробасил Игнат Васильевич.
– Этого они, может, и хотят, да свидание устраивают не для этого, а для того, чтобы перед уходом маленько с нами поиграть. Им, видишь ли, нужно своим союзничкам, японцам, напакостить, да так, чтобы самим лапок не замочить. Вот что им нужно! А мы у них оружьишко попросим, сапог, галет… Уделите, мол, из щедрот ваших!..
Петр, заложив руки в карманы, чуть прихрамывая, тяжело шагал по комнате, изредка весело косясь из-под бугристых бровей на Алешу и на Игната Васильевича.
– Ты зайди к Опанасу, – сказал он, круто остановившись против Игната Васильевича, – скажи ему, чтобы он сей же ночью пустил по этой тропе лазутчиков до самого рудника. Как только уважаемый майор выйдет с утра на охоту, пусть они следят за каждым его шагом. Да пусть на глаза ему не попадутся, не то шкуру с них спущу…
– Есть, Пётра…
– А сам ты когда выступаешь?
– Выступаем вечерком: оно ночью по холодку веселее.
– Правильно. Будешь в Перятине, скажи Ильину – действует, мол, хорошо. Молодец! Да скажи ему, пусть он беременную бабу свою сюда переправит… Есть у нас такой командир из местных учителей, – с улыбкой сказал Петр Алеше. – В начале восстания пришлось ему в сопки уходить. Оставил он беременную свою жинку дома, а белые пришли и всыпали ей пятьдесят розог. Баба оказалась здоровой, не скинула, но он теперь ее всюду за собой таскает!.. Ты ему скажи, мы ее здесь убережем, никому в обиду не дадим!
– Скажу, Пётра…
– Ну, прощай.
– Прощай, Пётра… Дай я тебя поцелую…
Игнат Васильевич облапил Суркова и, закрыв все его лицо медным своим волосом, поцеловал в губы.
– Каков, а? – сказал Петр, проводив его глазами. – Шестьдесят четыре года, а разве дашь?
– Кто это?
– Борисов, Игнат Васильевич. Замечательный мужик! Сам пошел в партизаны, четырех сыновей привел, двух внуков и племянника. Восемь бойцов из одной фамилии! А брат его десятским в селе… Ну, с чем прибыл? – внезапно изменив тон, спросил Петр.
– Ругаться прибыл, – спокойно сказал Алеша.
– А разве есть за что?
Петр круто остановился, и в холодноватых, финского разреза глазах его точно взорвалось что-то.
– Ты, стало быть, считаешь, что работаешь настолько хорошо, что тебя уж и поругать не за что? – Алеша вопросительно и насмешливо смотрел на него.
– Ага, ты, значит, приехал выправлять наши недостатки, – притворялся непонимающим Петр. – Ну, значит, ты приехал помогать, а не ругаться?..
– А ведь ты, бывало, поговаривал, что ничем, дескать, так не исправишь недостатков человека, как если хорошенько поругаешь его. С той поры ты, видно, помягчел?
– Во всяком случае, рад слышать, что у тебя нет возражений против нашей основной линии, – усмехнулся Петр.
– Вот именно, что есть: я приехал провести в жизнь директиву областкома, – сказал Алеша и встал.
– Какого областкома? – язвительно переспросил Петр. – Разве вы восстановили связи с тюрьмой?
– Связи с тюрьмой мы еще не восстановили, по областной комитет все-таки существует, – сухо сказал Алеша, поняв, что Петр пытается оспорить его полномочия.