Том 2. «Проблемы творчества Достоевского», 1929. Статьи о Л.Толстом, 1929. Записи курса лекций по истории русской литературы, 1922–1927

Вронский. Это светский человек, который вначале живет, как все. Но в нем есть индивидуальная сила, и она делает его героем трагедии. Вронский несколько похож на князя Андрея. И у него уверенность, спокойствие, пренебрежение к людям базируются на честолюбии, но более внешнем и трезвом, чем у князя Андрея. Он не мечтает быть Наполеоном, а хочет занимать лишь видное положение, хочет первенствовать в каждом отдельном моменте. Внешнее честолюбие — его основной двигатель. Но, познакомившись с Анной, Вронский меняется. Сначала он думает, что у них обыкновенная светская связь, но потом понял, что эта страсть гораздо существеннее и глубже, понял ее роковой характер. В нем начинается разлад между страстью и самолюбием. Он не хочет дать растворить себя в этой страсти, не хочет быть только любовником. На этой почве возникает катастрофа. Вронский постоянно пытается быть еще кем-то, но чувствует, что больше никем быть не может. Его, как и Анну, победила роковая сила их страсти. Важная военно-административная!карьера ждала его, но он связал себя с силой, которая потребовала! его целиком и постепенно разрушила его первоначальный жизненный замысел. Роковая сила затянула его, и после смерти Анны ему ничего больше не осталось, как искать смерти.

Степан Аркадьевич

. Он контрастен и Левину и Вронскому. Ярче всего контраст сказался в их отношении к любви. Степан Аркадьевич далек от страсти, подобной той, которую переживает Вронский. Еще дальше он от органического счастья в браке Левина. Он ведет себя как и Анна, но возмездия для него не наступает. Толстой освобождает его от вины. Это противно морали, но не художественному замыслу^{160}. Дело в том, что Стива все жизненные явления воспринимает в страшно облегченном виде. Облегчение и есть основной тон, на. котором построен его образ. Для него нет страсти, к любви он подходит шутя, поэтому даже внешнего кризиса, как у Вронского, у него быть не может. Степан Аркадьевич обладает умением подходить к жизненному явлению так, что оно становится легким, незначительным, превращается в анекдот. Так он, чистокровный рюриисович, придя к ростовщику за ссудой, не чувствует нелепости, унизительности своего положения и сочиняет анекдот. «У жида два часа дожидался»^{161}

. Его элегантность и легкость создают такую атмосферу, в которой все явления жизни улегчаются, даже рок обезвреживается. Поэтому для него нет ни вины, ни возмездия.

Второй период в творчестве Толстого

Ко времени окончания «Анны Карениной» в творчестве Толстого начался так называемый кризис. Но происшедшую в нем перемену кризисом в собственном смысле назвать нельзя: провести непрерывную линию между первыми и последними его произведениями очень легко. Те темы и те идейные установки, которые начали преобладать во втором периоде творчества Толстого, имелись уже в начале пути. Его творческий облик, конечно, изменился, но строгого кризиса он не пережил^{162}

.

«Исповедь»

В форме исповеди выражено искание смысла жизни в разные периоды, критика их и то новое, к которому пришел Толстой.

В детстве Толстой верил в бога, но в дальнейшем эта вера исчезла и он заменил веру в бога верою в прогресс. Все в мире движется к прогрессу, и потому все в мире совершенно. Большинство людей живет вне вероисповедания и устраивает свою жизнь на основе веры в прогресс. Но вскоре и в вере в прогресс Толстой разочаровывается. Вера, что мы идем к лучшему, не оправдана. Философски нельзя обосновать ни прогресс, ни регресс, наоборот, можно допустить, что с каждым столетием человечество падает.

Не находя обоснований в вере в прогресс, Толстой пытается найти оправдание жизни в науке, но и здесь его постигает разочарование. Наука касается только того, что есть, а не того, что должно быть, говорит о бытии, а не о долженствовании, и из бытия вывести долженствование не может. В своих выводах Толстой прав: теория прогресса не объясняет жизни, наука объясняет мир бытия, но не объясняет мир долженствования.

В результате исканий Толстой приходит к выводу, что объяснить смысл жизни может только вера. Все люди живут, значит есть что-то движущее жизнью, и это что-то есть вера. Работая над евангелием, Толстой углубляется в вопросы религии, изучает происхождение христианства, задается мыслью, кто был Христос, чему он учил, что сделала из христианства церковь. Толстой приходит к убеждению, что наиболее чисто учение Христа выражено в четвертом каноническом Евангелии. Он хочет отделить учение Христа от церкви, на которую нагроможден ненужный балласт исторических условностей. Вера для него свелась к самому чистому зерну Евангелия. Но и в Евангелии, по мнению! Толстого, нужно многое исключить. И здесь он стал на точку зрения узкого рационализма: исключил все, что называется чудесами, или дал им иносказательное толкование. Нужно сказать, что это исключительно упрощенный способ, и он не выдерживает серьезной критики.