Том 2. «Проблемы творчества Достоевского», 1929. Статьи о Л.Толстом, 1929. Записи курса лекций по истории русской литературы, 1922–1927

Судя по документам архива издательства «Прибой» и Ленгиза (см. выше, с. 432), рукопись ПТД, очевидно, была представлена в издательство перед самым арестом автора (24 декабря 1928). Книга вышла в свет в начале июня 1929[292], когда автор уже почти полгода как был под арестом и ждал суда и приговора, состоявшегося 22 июля: М.М.Б. получил 5 лет концлагеря (замененных позднее ссылкой)[293]

. 10 июня 1929 г. «Литературная газета» под рубрикой «Вышли из печати» сообщала:

«М. М. Бахтин. Проблемы творчества Достоевского. "Прибой", Л., 1929. Стр. 243. Тир. 2000. Ц. 2 р. 50 к.

Книга ставит и частично пытается разрешить некоторые теоретические проблемы творчества Достоевского. В I ч. "Полифонический роман Д-кого" — подчеркивается мысль о "множественности неслиянных голосов и сознаний", которая является основной особенностью романа Д-кого. Д-кий — "творец полифонического романа".

II ч. "Слово у Д-кого" представляет собой стилистический анализ романов и повестей Д-кого (слово героя, слово рассказа, диалога).

В предисловии автор исследования раскрывает свои методологические принципы: по его мнению, "всякое литературное произведение внутренне, имманентно социологично. В нем скрещиваются живые социальные силы, каждый элемент его формы пронизан живыми социальными оценками"».

Если вспомнить сказанное в книге о понимании Достоевским «газетного листа как живого отражения противоречивой социальной современности» (с. 38), то любопытно отметить на той же странице газеты рецензию на только что вышедшую в том же «Прибое» книгу Юрия Тынянова «Архаисты и новаторы».

Книга М.М.Б. очень точно вышла в «год великого перелома», отразившийся и переломом в судьбе ее автора. В дни выхода книги он сидит под домашним арестом, отпущенный до суда по болезни из ДПЗ на Шпалерной; затем, с 17 июля по 29 декабря 1929 г. находится в ленинградских больницах им. Урицкого и им. Эрисмана, а в это время решается его участь (замена приговора, состоявшаяся 23 февраля 1930), и в те же месяцы его книга собирает первую критическую литературу в журналах и газетах. Знали ли рецензенты о положении автора? Во всяком случае интересно отметить, что это первое обсуждение книги в печати странным образом уложилось в сроки, когда решалось дело: с июля 1929, когда был вынесен приговор, до марта 1930, когда М.М.Б. уже отбывал в Кустанай, появилось 6 рецензий, 3 из которых (И. Гроссмана-Рощина, А. В. Луначарского и М. Огаренкова) можно считать статьями.

Критическая кампания была открыта рецензией Н. Я. Берковского в «Звезде», № 7 (в отделе «Библиография», с. 187–189)[294]. Оценку книги рецензент начал сразу со второй ее части, определив ее вместе как «философско-лингвистическую» и «социально-лингвистическую» и признав ее ценной. Видно, что рецензент оценил изложенную здесь теорию прозаического слова: «Отправляясь от наблюдений над бытовой речью, Бахтин берет материал речи литературной под интересную точку зрения». Социологический фасад ПТД, разумеется, — в центре внимания первых рецензентов. Берковский цитирует те же ударные положения из предисловия о внутренней, имманентной социологичности литературного произведения, фигурировавшие и в газетной аннотации, отмечает и опору автора книги на О. Кауса; эти два пункта станут дежурными у всех последовавших критиков. Лишь в последней трети краткой рецензии автор ее обращается к первой части книги и главному его «тезису», признавая его несостоятельным полностью:

«Всего же губительнее для книги Бахтина ее совершенно несостоятельные и в корне ошибочные основные утверждения об этой будто бы "полифоничности" романа Достоевского. По мнению Бахтина, в романах Достоевского отсутствует авторская режиссура, даны равноправные миры ("голоса") личных сознаний, никак не сводимые к единому сознанию автора, каждый голос живет одиночно, в результате роман получается как многоголосие, "полифония", никак не объемлемая единым авторским голосом.

В действительности роман Достоевского чрезвычайно объединен, и именно авторской мыслью, авторским смыслом; через показательное раскрытие фабулы автор судит "голоса" своих героев; к концу фабулы, на которой испытывается ("провоцируется", по удачному выражению Бахтина) и мир героя и его мировоззрение, выносится по первой инстанции авторский приговор».

Надо признать, что в этих двух абзацах первой рецензии уже суммированы будущие возражения на теорию полифонического романа, какие звучат до наших дней в ее адрес; так, «показательное раскрытие фабулы» как контраргумент рецензента 1929 г. будет повторено в суждении об основном бахтинском «заблуждении» 1994 г.: «Теперь, кажется, всем стало понятно, что сюжетосложение Достоевского и является той зоной авторских "преимуществ", авторского, если угодно, назидания <…> Точка зрения автора реализуется… через судьбу героя, часто — через его неизбежную самоказнь»[295].