Том 2. «Проблемы творчества Достоевского», 1929. Статьи о Л.Толстом, 1929. Записи курса лекций по истории русской литературы, 1922–1927

Важным кажется и другое: примерно тогда, когда читались лекции о Толстом, М.М.Б. заканчивал (или уже закончил) датируемую 1924 г. работу «Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве» (ВЛЭ, 6-71). Отчасти лекции о Толстом могут служить комментарием и к этой работе; точнее, служить хорошей иллюстрацией к той части работы в особенности, где речь идет о возможностях пересказа, о том, в частности, что «пересказ, при правильном методическом осознании задачи, может получить большое значение для эстетического анализа» {ВЛЭ, 41). Трудно сказать, кого конкретно имел в виду М.М.Б., когда писал: «Многие критики и историки литературы владели высоким мастерством обнажения этического момента путем методически продуманного полуэстетического пересказа» (там же); можно, однако, с уверенностью считать, что сам Бахтин этим мастерством владел вполне, а м. б. — ив очень высокой степени. Записи лекций о Толстом позволяют судить об этом с большей уверенностью, чем записи всех предшествующих тем, и сопоставимы в этом отношении лишь с записями лекций о Достоевском. О пересказе, его возможностях и целях Бахтин именно в 1924 г. в ПСМФ пишет так: «<…> хотя вчувствование и ослабело и побледнело, но зато выступает яснее чисто этический, незавершимый, причастный единству события бытия, ответственный характер сопереживаемого, яснее выступают те связи его с единством, от которых отрешала форма; это может облегчить этическому моменту и переход в познавательную форму суждений: этических — в узком смысле, социологических и иных, то есть его чисто теоретическую транскрипцию в тех пределах, в каких она возможна» (там же).

Остается еще сказать, что лекции о Толстом, в конце концов, оказались завершающими лишь витебский период домашнего курса. Через несколько месяцев (могло пройти и чуть более года), м. б. весной, скорее же — осенью 1925 г. лекции возобновились, и тема «Достоевский», в ЗМ следующая непосредственно за темой «Лев Толстой», на самом деле символически начинала, открывала уже петербургский период домашнего курса истории русской литературы, которому суждено было продлиться еще два года.

Последнее, что еще хорошо иметь в виду: Лев Николаевич Толстой, в трудах М.М.Б. упоминаемый, как и другие писатели, в том или ином ряду с русскими и европейскими классиками (см. с. 574, 597), упоминаемый достаточно часто в паре только с Достоевским (см. с. 134, 157 в 5 т.) или, как и другие писатели, в откровенно вспомогательно-методических конструкциях с необходимыми так и например (см. абзац о функции «познавательных» постижений Ивана Карамазова и Андрея Болконского в ПСМФ на с. 39 ВЛЭ или сопоставление слова князя Андрея со словом, «например, Акакия Акакиевича» в ПТД на с. 84 этого тома), своеобразно присутствует в текстах Бахтина и тогда, когда прямо в них не упоминается, не называется. Прежде всего это относится, конечно, к книге о Достоевском, целые страницы которой, едва ли не главы, предполагают постоянное, сплошное, как бы фоновое присутствие Толстого, называемого лишь время от времени или в течение длительного времени не называемого вовсе. Иначе говоря, читая ПТД и ППД, мы мысленно (и не без воли автора) обращаемся к Толстому, его миру, его героям, языку и стилю гораздо чаще, чем М.М.Б. на него прямо ссылается, и это нам задает Бахтин, который, чтобы лучше быть понятым, мог бы, кажется, ссылаться на Толстого, расподобляя с его миром мир Достоевского, постоянно. С необходимой осторожностью можно говорить о том, что Толстой — один из героев полемического подтекста Бахтина. Записи нее темы «Лев Толстой» дают нам редкую возможность, м. б. единственную, получить представление о восприятии Бахтиным Толстого как такового, вне напряженной атмосферы непрерывных со- и противопоставлений. Бахтин в лекциях о Толстом еще и читатель Толстого со своим чисто читательским отношением к нему, с элементами непосредственного читательского восприятия.

Достоевский