Том 2. Рим / После Рима

Словно платан – виноградной лозе, словно тополь – потоку,      Словно высокий тростник – илу болотному рад,

Так и богиня любви безделью и праздности рада… —

то это уже отход). Иоанн Гарландский, в свою очередь, готов и отступлениесравнение признать «свойственным материалом», а к несвойственному отнести лишь вставной рассказ (fabula) или притчу (apologus). Здесь, правда, ни слова не сказано о том, что один из этих видов рекомендуется, а другой нет. Но уже говоря о сравнении, Гальфред вводит предостережение: сравнения он делит на «явные» и «тайные» по самому формальному признаку: «явные» – это те, где сравниваемое и сравнение входят в состав одного предложения и связаны словами «больше, чем…» и т. п., а «тайные» – это те, где сравнение выражено отдельным предложением и связи не имеет;

…и требует больше искусстваЭтот способ второй, и звучанье его величавей, —

заключает Гальфред (262–263).

После всего этого понятно, почему самым желанным из способов амплификации остается описание, черпающее материал из детализации самого же предмета. Здесь несомненно и влияние новоязычного художественного опыта: известно, каким успехом пользовались и, соответственно, сколько места занимали описания лиц, одежд, убранств и мест в стихотворных рыцарских романах. Античная традиция описаний занимала в теоретических пособиях, доступных средневековью, не очень много места («О нахождении», I, 24–25; «Риторика к Гереннию», IV, 49–50; более подробный Квинтилиан, VIII, 4, 64–71, почти не читался, зато читались инструкции по описаниям из учебника Гермогеновых прогимнасм в переводе Присциана). Однако практика классических поэтов давала очень много материала для обобщений, а «Поэтика» Горация предлагала одновременно и советы о связности и выдержанности описания (114–127), и образец описания четырех возрастов (158–178).

Матвей Вандомский, как было сказано, посвящает описанию целую треть своего трактата (1, 38–113). Мы видели, как он начинает указанием на связь описаний с художественным целым (см. выше, § 5), а затем называет как бы единицу описания – атомарное «свойство» (proprietas, epitheton) и выводит из Цицерона и Горация классификацию этих свойств. Описание лица обычно составляется не из одного, а из нескольких свойств; одни из них требуют подчеркивания, а другие сглаживания (в описании лица духовного важнее милосердие, чем справедливость, в описании светского владыки – наоборот); главный критерий – правдоподобие, «пусть каждый прием соблюдает пристойное место» (Гораций, 92). Затем Матвей дает перечисление этих свойств по «Туллию» («О нахождении», I, 24–25). Их одиннадцать: имя («Максим, ты воистину – Maximus – великий…»), природные данные (телесные, душевные и внешние – от народности, от родства, от родины, от возраста, от пола), привычки, имущество, приобретенные свойства (когда об Улиссе говорится «Первый по дарованьям…» – это «природные данные», когда «…блюститель всего, что достойно» – это «приобретенные свойства»; «Сильный цветущим умом…» – природные, «…знающий много искусств» – приобретенные), устремления (a studio), порывы (ab affectione), мысли, случайности, действия и речи. Каждое из этих свойств (тут же иллюстрируемых примерами из классиков) может служить топосом для амплификации.

Как описания лиц разлагаются на свойства, так описания действий – на признаки. Их девять: общее определение действия (summa facti), причина действия (causa facti – во-первых, эмоциональная и, во-вторых, рассудочная), обстоятельства, предшествующие событию, сопутствующие событию и следующие за событием (ante rem, cum re, post re), возможность события (facultas faciendi), качество события (qualitas facti – определить его Матвей не берется, а лишь дает несколько разнородных примеров), время действия и место действия; к этому источник Матвея («О нахождении», I, 41–43) присоединяет еще два признака, смежные действия и следствия из действия, но Матвей считает возможным их опустить. В заключение этих двух перечней топики Матвей напоминает, что все в них можно свести к всеприложимому стишку школьной логики: quis, quid, ubi, quibus auxiliis, cur, quomodo, quando («кто? что? где? чем? почему? как? когда?») – под «кто» подойдут все свойства лица, а между остальными пунктами распределятся признаки действия. Так заканчивается эта систематизация.