Читаем Том 2. Рим / После Рима полностью

Мне пиерийская страсть повелела писать эти строки,       Мне подсказала предмет, вверила Музе меня.Мой недостаточный ум, сотрясав свои силы напрасно,       Был уж готов отложить плохо вязавшийся труд.Видя томленье мое, Элегия так провещала:       «Бог тебе в помощь! Начни – и зачатое свершишь.В чем учительства груз, и в какой наставляешь науке       Ты и себя и других, – молви в неравных стихах».Приободрила меня надежда на божию помощь:       Я зачинаю писать – будь снисходителен, чтец!Гневалась матерь-природа, когда в материнской утробе       Стала людской придавать облик несчастному мне.Под оболочкою чрева провидя учителя члены,       Тотчас она прервала свой предназначенный труд,Так возгласив: «Да выпадет сей из законов творенья       И да пребудет над ним праздной творящая длань!О, когда бы не знать над собою ничьих повелений, —       Я бы отбросила прочь сей необточенный ком!Нет; иная Природа, природствуя, мне предписала:       Там, где материи быть, – быть и уставам моим.Царь царит надо мной, закон, узаконенный свыше, —       Да обретет от меня труд сей последнюю грань.Парка твоя, тебя не щадя, меня призывает:       Спрядена пряжа твоя – дело осталось за мной.Жалок родишься ты в мир, и сулит тебе жалкую участь       Знаков железная связь неизбежимой бедой.Писаны в свитке небес и богатство, и тощая бедность,       Преизобилие благ и измождающий труд.Писаны в свитке небес и обманная слава, и почесть,       Зависти гложущий огнь, сладкая милость любви.Писаны в свитке небес добродетельный путь и порочный,       Писана долгая жизнь, писана краткая жизнь.Свиток небес я прочла до конца и в прочитанном вижу:       Нет, ни одно из светил не благосклонно к тебе!Не изливает тебе огнистого света Диана,       Добрый Меркурий не льет искр от своей красоты,Только Сатурн под кривую косу подогнул твои годы,       Только злокозненный Марс светочем красным горит.Целое небо тебе пророчит труды за трудами,       И не пророчит от них обогащения ни в чем».Молвив, Природа спешит явить материнскому взору       Образы этих трудов в первой палате ума.Вот над книгами сын, – но это не есть Пятикнижье,       Не были Духом Святым мерены эти столбцы;Не Птолемей для него свои раскрывает страницы,       Через которые ум к небу и звездам парит;Это не трижды пять Евклидовых книг с чертежами,       Чей обычайный приют – у геометра в руках;Эта книга – не та, в которой мудрец Аретинский       Всем предписал голосам правила умных наук;Это не те перед ним развиваются длинные свитки,       В коих силу явил чисел бесчисленный ряд;
Живописуя красу цветущей риторской речи,       В сдвоенной книге ему не предстает Цицерон;Не для него Аристотель писал те славные томы,       Что философия-мать в лоне носила своем;Физика, что процвела под ведущею дланью Галена,       Ты в зерцале своем мир не покажешь ему;Скрыты от взгляда его заветы Юстиниана,       Обогащенья ему не принесет Грациан;Чужд ему сон Сципиона, божественных полный видений,       В многоречивых словах толстых Минервиных уст;Не в астрономии он исчисляет двойные колуры       И параллельных кругов звездоносящую сеть;Не для того и Платон умудренно описывал космос,       Чтобы его знатоком сын перед матерью слыл;Нет – лишь азбуку он, лишь самые первые строчки,       Первый истоптанный путь всякой школярской толпы,Только Донатов учебник, за азбукой первую книгу,       Горьких источник слез, он обращает в руках,Только он и листает, что хмурых и тощих Катонов,       Коих двойные стихи тупо зубрит новичок.Плача, рождается он. Мы все рождаемся, плача,       Но для него этот плач горшую муку сулит —Будут щеки его тяжелы от слезных потоков,       Будет в этих слезах не умиленье, а боль.«A!» – являясь на свет, Адамову первую букву       Новорожденный кричит, перворожденному в честь.Это же «A!» вопиет, в нем особое чуя значенье,       Тот, кто будет юнцов альфе и бете учить.Побагровевший от крика, он слышит в своей колыбели       Глас богини, чей трон шарообразен и быстр:«Се исходишь ты в мир, где доля твоя человечья       С общею долей людской в царственной власти моей.Жребьи людские в руке у меня, и жребий, который       Выпал на долю твою, не обещает добра.Царь, воитель, мужик, – царящий, цветущий, довольный —       Царством, славой, добром, все покоряются мне.Волей моей царь станет рабом, цветущий иссохнет,       Радующийся согнет спину под игом скорбей.Знатным, алчным, гордым дается, множится, шлется       Из-под ладони моей слава, богатство, почет.Стоит мне руку отвесть – и глохнет гремучая слава,       Оскудевает доход, праздной становится честь.Цвет риторики, труд грамматики, все многословье       Всех словесных наук вянет, пустеет, молчит.К тем, кого я люблю, – поклоны, почтенье, удача —       Лести, черни, судьбы – клонятся, тянутся, льнут.Смех рыданью в черед, рыдание смеху вдогонку,       Свету мрак, мраку свет я рассеваю вослед.Мой переменчивый бег услаждает мне душу покоем:       Чем поворотливей шар, тем и надежнее он.Слушай вещанье мое: готовься к трудам и невзгодам!       Ждать ли иных плодов с древа науки твоей?Прежде крепка – а ныне без сил; цвела – и увяла;
       Вместо почета – позор; вместо богатства – ничто!Те процветают, кому язвящий язык помогает       Правдой неправду рядить, правду неправдой судить.Те процветают, кому в поживу и жилы биенье,       И под мочою отстой, и испражнения цвет.Те процветают, кому дает сребролюбие навык       Тень за тело продать, вид выдавая за ум.Те процветают шуты, к которым придворные щедры:       Их языков болтовня по сердцу их господам.Те процветают льстецы, у которых медовые речи       Скрыли губительный яд, ибо предательство в них.Я потому и слепа, что слепых возношу я, а зрячих       В прах попираю, гублю добрых и пестую злых!..»……………………………………………………………………..Эти науки впитав, сидит он в петле Лабиринта,       В шумном застенке своем, в полном стенаний дому.Матерь элегий к нему запоздалой хромает стопою —       Скорбный жалея удел, скорбные молвит слова:«Кафедра ваша несет заботы, досады, невзгоды,       Но тяжелее всего – жадно берущая длань.Ежели дар дается не в дар, то по божьим уставам       Даже сама благодать блага не будет давать.Кто благодатью рожден, тот сделался Симону сыном       И за деньгу продает место, где надобен дух.Дар наставленья юнцов продает он и мзду принимает,       И не пугает его Симона злая судьба.Все, что святые отцы завещали во славных заветах,       Он умаляет, хулит, не почитает ни в грош.Алчным желаньям придав покров неправого права,       Он вымышляет закон, чтоб воспокорствовал ты.Прибыль он хочет делить, а труд делить он не хочет —       Стыд и страх позабыв, он, не посеявши, жнет.Воля его такова, а ты этой воле покорствуй       Всем покорством твоим, всем раболепством твоим.Ежели ты, как купленный раб, не будешь безмолвен       Перед господским лицом, – жизни спокойной не жди.Этого мало: еще и о том стенание наше,       Что и в доходе твоем всюду всегда недочет.Плату за пролитый пот сулят тебе хитрые щедро,       А как настанет платеж, некому станет платить.Тот половину дает, а тот и вовсе откажет:       „Сыну ученье не в прок – не за что деньги давать!“Третий клянется, что дал, чего никогда не давал он;       Сладок четвертый в речах, только не сладок в дарах.Чтоб не остаться ни с чем, бежишь, как наемный работник,       Мысля, что можно обресть благополучье судом.Нет! Если что и возьмешь по суду, отберет половину       Стряпчий за звонкую речь, – много ли будет в мошне?Есть меж твоих школяров такие, в ком порча гнездится:       Сердце влечет их во зло, пренебрегая добром.Всем, что запретно, бесчестно, постыдно, они растлевают       Нежной юности цвет в буйстве деяний своих.
Им по душе не писчие доски, а звонкие деньги,       Мил им не грифель в руках, а быстрометная зернь.Вместо училищ – трактир, а вместо ученых – трактирщик,       Вместо учительных книг – блудная девка у них.Что в них юного? что в них чистого? юности нежной       В них не приметишь следов, как и следов чистоты!..Чтение – ссора у них, сочинение – брань, стихотворство —       Драка, а вместо самих правил грамматики – суд.По сердцу ссора для них, по вкусу – брань, по уставу —       Драка, и хуже зверья злятся они пред судом.Есть и такие меж них, что нравом лисе подражают,       В лживой своей простоте злое коварство тая.Ангельский облик приняв, но демонской хитростью тешась,       Рады они, опьянясь, лютым обманом истечь.Под драгоценностью – грязь, под медом скрывают отраву,       Под первоцветом – шипы, ил – под зеркальной водой…Многих вздувает, увы, надменно пагуба злая,       Люциферический тлен, страшный самим небесам.Видимость, знание, суть порождают его в человеке:       От нечестивых отцов жди нечестивых сынов.А от него самого рождаются зависть и гибель,       Чтоб совокупно разить тех, кто высок и силен.Малых сих презирая, равняться ни с кем не желая,       Рады они заводить с равными распри и рознь,Быть всех прочих превыше, слова раболепные слышать       И своевольно хотят все, что угодно, вершить.Ежели их упрекнуть – пузырем они вздуются сразу,       Словно готовя себе оной лягушки судьбу.Ежели розгу занесть – закипят возмущением буйным,       И растечется лицо, словно от пламени воск.Есть и тупицы: скорей на алмазе ты высечешь надпись,       Нежели в их головах должный посеешь посев.Сколько ни дай, ему все равно: каменистое поле       Ни от какого зерна жатвы тебе не сулит.Не отчеканит язык твой чеканом железное сердце:       Лишь заболит голова от многословных трудов.Есть и такие, чей ум – как будто вода под чеканом:       Все принимает легко и ничего не хранит.Истинно, жидкий их мозг – скудельный сосуд и бездонный:       Сколько в него ни вольешь, не уцелеет ничто.Легкость ума плодит непосед: одной для них мало       Школы – другую подай, третью и пятую им!Словно змея у него на хвосте, всегда он неверен:       Только что прибыли ждешь, – глядь, а его уже нет.Этот Протея берет в образец: у него отражают       Все измененья лица смену желаний пустых.То ему нравится вещь, а то вдруг не нравится вовсе,       То он любимому враг, то нелюбимому друг.Утром, в школу бредя, ползут они, как черепахи, —       Вечером по домам быстро, как зайцы, бегут.Каждый в учении час им кажется тягостно долгим,       А без ученья и день кажется в самый обрез.Словно бы тис – пчеле, вода – коту, палка – собаке,
       Так нерадивым юнцам слово ученья претит.Чтобы невзгоды твои перечислить, злосчастный учитель,       Мало и дважды пяти алгорисмических цифр.Ежели сетуем мы на жалкую жизнь человечью,       То невозможно молчать и об уделе твоем.Сердце сгорает в тебе ревнительным жаром науки,       Тело тебе истомил голод парижских столов.Истинно, город Париж есть рай для тех, кто богаты,       А неимущим жильцам это бездонная топь.Был горнилом твоим Орлеан, где классики чтятся,       Бьет мусический ключ, гордый стоит Геликон.Бледным, тощим, нагим ты домой воротился оттоле,       И без плаща на плечах, и без гроша за душой.Нынче же стали тебя гнести, сожигать и коверкать       Долг, и рвенье, и страх из‐за твоих школяров.Бодрствуешь ночь при огне, готовя урок повседневный,       Чтобы его преподать и обезглаветь совсем.Многой тоскою объят, одиноко на кафедре сидя,       Должен ты скорбно собрать, что кому было дано.Обременяет тебя декламации ранней обуза       И продолженье ее из ученических уст.Так предмет изложить, чтобы отрокам стал он посилен, —       Это есть тягостный крест, вечная ноша твоя.Слушать стихи, об ошибках судить, обтачивать строчки —       Ах, нелегко врачевать виршеписательский зуд!Каждый день в диктовках своих ты желаешь здоровья, —       Только тебе самому, верно, здоровым не быть.Кафедре той, где с козьей шерсти ты учение правишь,       Часто случается быть креслом судейским твоим.Детские души порой бывают чреваты раздором,       Уши твои подчас режет раздавшийся плач.Ты же, выслушав тех и других и составивши мненье,       Должен его преподать с помощью хлесткой лозы.Карой вину настигать – нелегкая это забота,       И безнаказанною часто бывает вина.Ежели ты у юнца оставишь вину без вниманья, —       Пылкий отец на тебя высыпет грубую брань.Ежели, наоборот, юнец получил по заслугам, —       Тоже готовься принять ругань, попреки и гнев.Столько и чисел нельзя сыскать на таблице счисленья,       Сколько распрей и свар перед тобою кипит.Неучей буйных толпу удержать от насилья и драки —       Это не честь, а беда: кто испытал, подтвердит.Много меж тем и невежд, учеными быть притязая,       К кафедре лезут твоей: все их посулы – ничто,Мудрость их – имя без вещи, а плата им – вещь, а не имя;       Имя у них на виду, суть их сокрыта внутри.И неученый ученых теснит, неученый угодней       Тем, кто за вескую мзду даст им опору в себе.Филину жаворонок, гусям попугай, галке лебедь       И Филомела сама ворону место дает.Но, утомленная долгим путем, сдержу мои стопы:       Здесь пресекается шаг разноразмерных колен».
Перейти на страницу:

Все книги серии Гаспаров, Михаил Леонович. Собрание сочинений в 6 томах

Том 1. Греция
Том 1. Греция

Первое посмертное собрание сочинений М. Л. Гаспарова (в шести томах) ставит своей задачей максимально полно передать многогранность его научных интересов и представить основные направления его исследований. В первый том включены работы Гаспарова по антиковедению, главным образом посвященные Древней Греции. Наряду с аналитическими статьями, составляющими основное содержание тома и объединенными в тематические группы по жанровому и хронологическому принципу, в издание входят предисловия и сопроводительные статьи к переводам древнегреческих памятников. В них предельно сжато и ярко характеризуется как творчество отдельных поэтов (например, Пиндара), так и художественная специфика целого жанра (эпиграммы или басни). Эти статьи неотделимы от собственно переводов, фрагменты которых включены в каждый тематический раздел, поскольку в понимании Гаспарова перевод – едва ли не главная форма осмысления античного наследия. Главная в том числе и потому, что своей важнейшей задачей он считал приблизить к пониманию античности максимально широкую аудиторию. Потому этот том открывается «Занимательной Грецией» – одновременно и самым «ненаучным», и самым популярным трудом Гаспарова, посвященным древности. В нем как нельзя лучше прослеживается идея, объединяющая все столь разнообразные работы ученого: сделать античные тексты и античных авторов не просто понятными, но и говорящими языком естественным и близким читателю современной эпохи.

Михаил Леонович Гаспаров

История
Том 2. Рим / После Рима
Том 2. Рим / После Рима

Первое посмертное собрание сочинений М. Л. Гаспарова (в шести томах) ставит своей задачей максимально полно передать многогранность его научных интересов и представить основные направления его деятельности. Гаспаров прежде всего знаменит своими античными штудиями, хотя сам он называл себя лишь «временно исполняющим обязанности филолога-классика в узком промежутке между теми, кто нас учил, и теми, кто пришел очень скоро после нас». Он также много занимался Средними веками и особенно много – переводил. Во втором томе собрания сочинений М. Л. Гаспарова представлены работы о литературе древнего Рима и о латинской литературе последующего периода, в основном средневековой. Они предназначались для изданий разного профиля и сами поэтому имеют разножанровый характер: панорамные картины больших историко-литературных периодов, тонкие портреты виднейших древнеримских поэтов, глубокие аналитические разборы отдельных произведений. Связывает обе части тома одна из главных для Гаспарова тем – история, содержание и судьба античной риторики, а также интерес к поэзии – от Катулла и Овидия к средневековым вагантам. В этом томе, как и в предыдущем, исследования М. Л. Гаспарова сопровождаются его художественными переводами, работа над которыми велась параллельно с научными изысканиями.

Михаил Леонович Гаспаров

История / Учебная и научная литература / Образование и наука
Том 3. Русская поэзия
Том 3. Русская поэзия

Первое посмертное собрание сочинений М. Л. Гаспарова (в шести томах) ставит своей задачей по возможности полно передать многогранность его научных интересов и представить основные направления его деятельности. Во всех работах Гаспарова присутствуют строгость, воспитанная традицией классической филологии, точность, необходимая для стиховеда, и смелость обращения к самым разным направлениям науки.Статьи и монографии Гаспарова, посвященные русской поэзии, опираются на огромный материал его стиховедческих исследований, давно уже ставших классическими.Собранные в настоящий том работы включают исторические обзоры различных этапов русской поэзии, характеристики и биографические справки о знаменитых и забытых поэтах, интерпретации и анализ отдельных стихотворений, образцы новаторского комментария к лирике О. Мандельштама и Б. Пастернака.Открывающая том монография «Метр и смысл» посвящена связи стихотворного метра и содержания, явлению, которое получило название семантика метра или семантический ореол метра. В этой книге на огромном материале русских стихотворных текстов XIX–XX веков показана работа этой важнейшей составляющей поэтического языка, продемонстрированы законы литературной традиции и эволюции поэтической системы. В книге «Метр и смысл» сделан новый шаг в развитии науки о стихах и стихе, как обозначал сам ученый разделы своих изысканий.Некоторые из работ, помещенных в томе, извлечены из малотиражных изданий и до сих пор были труднодоступны для большинства читателей.Труды М. Л. Гаспарова о русской поэзии при всем их жанровом многообразии складываются в целостную, системную и объемную картину благодаря единству мысли и стиля этого выдающегося отечественного филолога второй половины ХХ столетия.

Михаил Леонович Гаспаров

Литературоведение
Том 4. Стиховедение
Том 4. Стиховедение

Первое посмертное собрание сочинений М. Л. Гаспарова (в шести томах) ставит своей задачей по возможности полно передать многогранность его научных интересов и представить основные направления его деятельности.В четвертом томе собраны его главные стиховедческие работы. Этот раздел его научного наследия заслуживает особого внимания, поскольку с именем Гаспарова связана значительная часть достижений русского стиховедения второй половины XX века.Предложенный здесь выбор статей не претендует на исчерпывающую полноту, но рассчитан на максимальную репрезентативность. Помимо давно ставших классическими, в настоящий том вошли также незаслуженно малоизвестные, но не менее важные труды Гаспарова, в соседстве с которыми тексты, отобранные самим автором, приобретают новое качество. Эти работы извлечены из малотиражных изданий и до сих пор были труднодоступны для большинства читателей.Также здесь представлены его энциклопедические статьи, где четко и сжато сформулированы принятые им определения фундаментальных понятий стиховедения.Труды М. Л. Гаспарова по стиховедению остаются в числе важнейших настольных справочников у всех специалистов по истории и теории стиха.

Михаил Леонович Гаспаров

Литературоведение

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
Маршал Советского Союза
Маршал Советского Союза

Проклятый 1993 год. Старый Маршал Советского Союза умирает в опале и в отчаянии от собственного бессилия – дело всей его жизни предано и растоптано врагами народа, его Отечество разграблено и фактически оккупировано новыми власовцами, иуды сидят в Кремле… Но в награду за службу Родине судьба дарит ветерану еще один шанс, возродив его в Сталинском СССР. Вот только воскресает он в теле маршала Тухачевского!Сможет ли убежденный сталинист придушить душонку изменника, полностью завладев общим сознанием? Как ему преодолеть презрение Сталина к «красному бонапарту» и завоевать доверие Вождя? Удастся ли раскрыть троцкистский заговор и раньше срока завершить перевооружение Красной Армии? Готов ли он отправиться на Испанскую войну простым комполка, чтобы в полевых условиях испытать новую военную технику и стратегию глубокой операции («красного блицкрига»)? По силам ли одному человеку изменить ход истории, дабы маршал Тухачевский не сдох как собака в расстрельном подвале, а стал ближайшим соратником Сталина и Маршалом Победы?

Дмитрий Тимофеевич Язов , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Альтернативная история / Попаданцы / История