Том 2. С Юрием Гагариным

Проверяются ружья, пристегиваются патронташи. Я протираю ваткой объективы. Дед Лось с любопытством разглядывает необычный наряд, который натягивает на себя Мельников: тонкая, в зеленых и желтых пятнах рубашка и белые, под цвет сугробов, штаны.

— А я всю жизнь вот в этом пиджаке стрелял, — не то с гордостью, не то с сожалением говорит Лось.

…Еще одно совещание. До берлоги километра четыре, но все говорят почему-то вполголоса. Уточняем план «осады берлоги» и снова идем. Опять непроходимый остров. Поваленные бурей осины. Плотный строй елок, мелкий березняк, вывороченные, похожие на медведей корни деревьев. Все это покрыто белыми подушками снега. Тишина-а… Любопытная белка повисает над головой и долго глядит блестящими черными бусинками. С березы шумно поднялись два черных тетерева. Никто даже головы не поднял — идем на медведя! Только мы с Лосем провожаем глазами шумные крылья. Под ногами упругое, как перина, болото, наступишь на кочку — красными пятнами расплывается клюква. Кладем в рот холодные кислые ягоды…

* * *

«Хозяин берлоги», дед Семен, делает условные знаки: близко! Собираемся в крут. Ни одного звука. Семен чертит на снегу крут, в середине делает метку. Все понимают — берлога!

Мельников сдирает ногтем пушистую метелку камыша, кидает кверху. Потом колдует над компасом. Всем ясно: определяются ветер и южная сторона, куда непременно выскочит зверь.

Шепотом предлагаются и отвергаются варианты подхода. Наконец сговорились. Пять человек во главе с Лосем рассыплются цепью с утла квартала — «наперерез зверю»… Дед Семен, Мельников и я будем подкрадываться. Двое парней пойдут следом за нами и после выстрела пустят собак…

От наших ног в снегу остаются глубокие ямы. Идем след в след: Семен, потом Мельников, потом я с фотокамерой и запасным ружьем для стрелка. Жарко. Скидываю полушубок и остаюсь в одном свитере. Необхватные ели стоят сурово, как на шишкинских безлюдных картинах.

Такие же великаны лежат под ногами вповалку.

Бурелом, коряги. Зеленые бороды мха липнут к одежде. В трех шагах человека не видно. Где тут найти занесенную снегом берлогу?! Тут целый паровоз можно спрятать и не найти. Но дед Семен знает, что делает. Вот он нагнулся, поднял палец… Зарубка на елке. Цепочка зарубок.

По первому снегу Семен выследил зверя. Уходя от берлоги, через каждые пять шагов делал пометки на березах и елках.

— Вот тут он лося прикончил, — шепчет Семен.

Еще два десятка тихих шагов. Стучит сердце. Тикают часы на руке. Стучит черный дятел над сухой березой. Наконец Семен замирает…

Занесенная снегом толщиною в хорошую бочку осина. Недалеко от корня чуть заметна проталинка. Ставлю «телевик» и, замирая от чересчур громких щелчков, делаю снимки.

Краешком глаза вижу, как медленно поднимаются ружья. Зверь, конечно, слышит нашу возню, но встать не решается — уж больно хороша постель в старой осине… По знаку отскакиваю назад. Хлопок в ладоши, и почти в то же мгновение гулкий разрыв тишины. Почти не заметил, как рыхлым пирогом вздулся снег над осиной, как что-то черное с ревом встало и, нюхая воздух, двинулось в нашу сторону… Где-то, за самой спиной, неистово рвутся, захлебываются злостью собаки. Вот метнулась одна. Мельников медлит со вторым выстрелом, чтобы я успел щелкнуть. Но где там — гущина! Три черных вихря разметают сугроб. Рев и предсмертный визг Соболя.

Медведь не хочет сдаваться. В бешенстве рвет зубами рану у задней ноги. Собаки повисают на гриве, кубарем падают в снег от взмаха когтистой лапы. Медведь встает на дыбы — и опять в нашу сторону. Выстрела нет. Из-за меня не стреляют, из-за меня медлят… Проклятая гущина! Если б на той вон прогалине… Словно угадав это желание, медведь вдруг крутнулся волчком и, отбросив собак, припадая на разбитую пулей ногу, кинулся на прогалину.

— Упустили! Упустили! — истошно кричит Семен.

Но собаки достали. Свалка. Два снимка «телевиком» и выстрел… Все это длилось, может, сорок, может, пятьдесят секунд.

…Разглядываю берлогу. Мельников с подчеркнуто спокойным видом продувает ружье. Семен интересуется медвежьей лапой.

— Он! Его на овсах стеганул, вот метка… Живуч!

Возбужденные молодые охотники пробуют приподнять зверя. Старик Лось рисует палкой по снегу какой-то узор.

— Да-а, одним медведем меньше на Островах…

Все почувствовали вдруг усталость, заторопились домой. Опять лесной бурелом, мятая клюква под сапогами, хлопанье тетеревиных крыльев и водяные ловушки на болотной тропинке. Двадцать километров до дому. Но какой охотник пожалуется на усталость!

Вечером у самовара шумно обсуждаем облаву. Особенно доволен Семен:

— Чуть не ушел, чуть не ушел!..

Старик Лось отказался от чая. Выпив «чарку с устатку», он вышел на улицу. В открытую форточку слышен гам ребятишек и баб — вся деревня пришла поглядеть зверя.

— У, вражина! — взвизгивает баба, хозяйка задранной летом коровы. — Зубы-то, зубы-то — шилья!

— Да-а… — слышится вздох старика Лося. — Одним медведем меньше на Островах.

_{Фото автора. Новгородская обл.}

 _{12 февраля 1961 г.}

Грач — птица весенняя