Высоко оценил Луначарский и работу Д. Бедного — поэта революции, обращавшегося к самым широким народным массам и помогавшего им своим метким стихом разобраться в происходящих событиях, понять, где друзья и где враги. Луначарскому приходилось и полемизировать с Демьяном Бедным, но это не помешало критику выдвинуть в качестве примера для других литераторов деятельность поэта-большевика, когда нужно было мобилизовать писателей на выполнение актуальных политических задач. В речи, произнесенной в 1931 году в Комакадемии, Луначарский раскрыл сильные стороны поэзии Демьяна ее партийность и массовость в сочетании с художественным мастерством, основанным на великолепном владении всеми богатствами народного языка, — и подчеркнул, что задача, которую выполнял Демьян Бедный: «помочь партии в проведении в массы и уяснении ее лозунгов» — является гораздо более важной, чем поиски каких-то сверхоригинальных тропинок некоторыми проникнутыми интеллигентским чванством художниками.
Луначарский безошибочно определил исключительную художественную силу «Тихого Дона», назвав роман настоящим шедевром, напоминающим лучшие явления русской литературы всех времен.
Не менее важны и интересны высказывания Луначарского о многие других советских писателях. Им были правильно оценены и выделены, как наиболее значительные произведения 20-х годов, «Чапаев», «Железный поток», «Цемент», «Барсуки», «Разгром». Приглядываясь к литературной молодежи, Луначарский приветствовал «задорные молодые песни» комсомольских поэтов, видя в них новый этап в развитии пролетарской поэзии. Порой он даже кое в чем преувеличивал художественные достоинства этих поэтов.
В то же время Луначарский видел, что в современной литературе далеко «не все… хорошо и коммунистично»
[61]. Он зорко подмечал идейные изъяны и художественные срывы в творчестве ряда писателей и умел говорить о них полным голосом. Он сурово критиковал таких заблудившихся среди хаотических впечатлений революционной действительности литераторов, как Пильняк, уподобляя их муравьям на большой статуе, называя их собирателями курьезов. Отмечая поэтическое дарование Пастернака и положительно отзываясь о его поэме «Девятьсот пятый год», Луначарский с осуждением говорил о «необычайной туманности, иногда даже полной неясности его логики, грамматики, конструкции» (стр. 288), со всей отчетливостью и прямотой называл его поэтом «крайне невразумительным и неподходящим к нашей эпохе» [62].Луначарский не замалчивал недостатков и в значительных произведениях советских писателей. Признавая роман Гладкова «Цемент» «полновесным выражением начального периода строительства», он отмечал в нем ненужную манерность изложения. Еще резче говорил он о стилистических вывертах в романе «Энергия», в результате которых книгу «нельзя читать без досады» (стр. 562).
Одним из выдающихся писателей Советской России Луначарский считал Леонова, особенно выделяя его роман «Барсуки», привлекавший критика смелостью темы, превосходным знанием изображаемой жизни, сочным народным языком. Но и в этом ярком, высоко оцениваемом произведении Луначарский проницательно увидел уязвимые места, в частности то, что отношение молодого писателя к роковой ошибке поднявшихся на восстание крестьян не во всем выявлено было с достаточной четкостью.
Очень доброжелательно встретил Луначарский «блещущие весельем романы» Ильфа и Петрова, но сделал по адресу талантливых авторов «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка» и серьезные критические замечания. Он указал, в частности, что в изображении Остапа Бендера и его окружения оказалось больше добродушного юмора и веселого зубоскальства, чем бичующего смеха «с оттенком сарказма, гнева и презрения», и в результате авантюрист-мещанин вырастает, вопреки намерениям авторов, чуть ли не в героя.
Помогая