«Два голоса», эта «величественная попытка утвердить достоинство человека в нем самом, как в высшем существе во Вселенной», рассматривается Б. М. Козыревым как этапное стихотворение, как переломный момент между двумя творческими эпохами Тютчева: античным политеизмом и попытками «создания новых мифологем, основанных на христианских идеях». Начиная с 1850 г., «…главное внимание Тютчева обращено <…> не на природу, а на человеческую душу с ее грехами и искуплениями, радостями и страданиями» (Б. М. Козырев. Письма о Тютчеве //
Исследователи обратили внимание на сходство образной системы произведения Тютчева с масонским гимном Гёте «Символы» (1816) (Н. В. Александровская. Два голоса (Тютчев и Гёте) // «Посев. Одесса — Поволжью: Литер. — критич. и научно-худ. альманах». Одесса, 1921. С. 96; M. P. Alexeev. Nochmals über Tütchev und Goethe — «German-slavica», 1932–1933. Hf. I. S. 67;
А. И. Неусыхин обнаруживает еще одну перекличку со стих. Тютчева — «Гиперион» (1822) Гельдерлина (Тютчев и Гельдерлин. Неизданный доклад А. И. Неусыхина (1942) //
Тютчев вводит отсутствующий у немецких поэтов мотив одинокой борьбы с Роком. По наблюдению Ю. М. Лотмана, в структуре стихотворения трагический конфликт находит выражение в ряде перестановок и вариаций на фоне жесткого параллелизма конструкций. Прослеживая «механизм полифонического построения текста», исследователь отмечает, что «окончательная смысловая конструкция создается не путем победы одного из голосов, а их соотнесением» (Лотман Ю. М. Анализ поэтического текста // Ю. М. Лотман. О поэтах и поэзии. СПб., 1996. С. 177). Особенности композиционной, ритмической и звуковой организации стихотворения рассмотрены также в работе И. В. Петровой «Мир, общество, человек в лирике Тютчева» (
Своеобразие «изумительной» музыкальной композиции «Двух голосов», «быть может, единственной в русской поэзии», отмечено Козыревым в его «Письмах о Тютчеве»: «Первый голос» (два начальных катрена) служит экспозицией, звучащей в глубоком миноре: здесь «борьба безнадежна», здесь боги Олимпа «блаженствуют», а для смертных «нет победы, для них есть конец». «Второй голос» можно назвать репризой с просветлением. В первом катрене этой репризы еще звучит минор, но мы видим уже слабое, чуть заметное смягчение: борьба определяется как «жестокая» и «упорная», но о безнадежности ее больше нет речи. Во втором катрене оказывается, что Олимпийцы вовсе не блаженствуют, а
Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 27. Л. 5–6.
Списки —
Первая публикация —
Печатается по первой публикации. См. «Другие редакции и варианты». С. 278*
.В автографе имеет заглавие «Графине Р.» и перед текстом помету в скобках: «в ответ на письмо». Состоит из девяти строф. В 19-й строке с прописной буквы написано слово «Чародей» («Он сам же, Чародей всесильный»), в 27-й — слова «Феи Нелюдимки» («И в замке Феи Нелюдимки»). Особенности авторской пунктуации — повторы тире (в конце 1-й, 2-й, 4-й, 9-й, 14-й, 16-й, 18-й, 20-й, 22-й, 26-й, 28-й строк) и многоточия (в конце 8-й, 12-й, 24-й, 32-й строк).
В обоих списках стихотворение озаглавлено «Графине Р. 1850» и включает девять строф. В первом текст подвергнут редакторской правке. В подзаголовочную помету вставлено местоимение «ее»: «в ответ на ее письмо». В 16-й строке подчеркнута заглавная буква в слове «Стигийской» («Во мгле Стигийской роковой»). В 22-й строке поставленные над словами цифры меняют их порядок. По мнению редактора, строка должна читаться: «Их для меня он уловил» (вместо: «Он для меня их уловил»). В 27-й строке подчеркнуто слово «нелюдимки» («И в замке Феи-нелюдимки»). Во втором списке подзаголовок дан в поправленном варианте: «в ответ на ее письмо», а 22-я строка записана с измененным порядком слов: «Их для меня он уловил».