Том 2. Стихотворения (1917-1921)

Два не совсем обычных случая

Ежедневнокак вол жуя,стараясь за строчки драть, –яне стану писать про Поволжье:про ЭТО –страшно врать.Но я голодал,и тысяч лучше я[10] знаю проклятое слово – "голодные!"Вот два,не совсем обычные, случая,на ненависть к голоду самые годные.Первый. –Кто из петербуржцевзабудет 18-й год?!Над дохлым лошадьем вороны кружатся.Лошадь за лошадью падает на лед.Заколачиваются улицы ровные.[20]Хвостом виляя,на перекресткахсобаки дрессированныепросили милостыню, визжа и лая.Газетам писать не хватало духу –но это ж передавалось изустно:старикудушилжену-старухуи ел частями,[30]Злился –невкусно.Слухи такиеи мрущим от голода,и сытым сумели глотки свесть.Из каждой поры огромного городаросло ненасытное желание есть.От слухов и голода двигаясь еле,

разсам я,[40]с голодной тоской,остановился у витрины Эйлерса –цветочный магазин на углу Морской.Малы – аж не видно! – цветочные точки,нули ж у ценнеобъятны длиною!По булке должно быть в любом лепесточке.И вдруг,смотрю,меж витриной и мною –[50]фигурка человечья.Идет и валится.У фигурки конская голова.Идет.И в собственные ноздрипальцывоткнула.Три или два.Глаза открытые мухи обсели,а сбоку[60] жила из шеи торчала.Из жилыкапли по улицам сеялисьи стыли черно, кровянея сначала.Смотрел и смотрел на ползущую тень я,дрожа от сознанья невыносимого,что полуживотное это –виденье! –что этолюдей вымирающих символ.[70] От этого ужаса я – на попятный.Ищу машинально чернеющий след.И к туше лошажьей приплелся по пятнам;Где ж голова?Головы и нет!

А возлес каплями крови присохлой,блестел вершок перочинного ножичка –должно быть,тот[80] работал над дохлойи толстую шею кромсал понемножечкоЯ понял:не символ,стихом позолоченный,людскаяреальная тень прошагала.Быть может,завтравот так же точно[90] я здесь заработаю, скалясь шакалом.Второй. –Из мелочи выросло в это.Май стоял.Позапрошлое лето.Весною ширишь ноздри и рот,ловя бульваров дыханье липовое.Я голодал,и с другимив черед[100] встал у бывшей кофейни Филиппова я.Лет пять, должно быть, не был там,а память шепчет еле:"Тогдав кафежурчал фонтани плавали форели".Вздуваемый памятью рос аппетит;какой ни на есть,но по крайней мере –[110] обед.Как медленно время летит!

И вотя втиснут в кафейные двери.Сиделис селедкой во рту и в посуде,в селедке рубахи,и воздух в селедке.На черта ж весна,если с улиц[120] людиот липсюда влипают все-таки!Едят,дрожа от голода голого,вдыхают радостью душище едкий,а нищие молят:подайте головы.Дерясь, получают селедок объедки.Кто б вспомнил народа российского имя,[130] когда б не бросали хребты им в горсточки?!Народ бы российскийсегодня же вымер,когда б не нашлось у селедки косточки.От мысли от этойсквозь грызшихся кучку,громя кулаком по ораве зверьей,пробился,схватился,дернул за ручку –[140] и выбег,селедкой обмазан –об двери.Не знаю,душа пропахла,рубаха ли,какими водами дух этот смою?Полгодазвезды селедкою пахли,лучи рассыпая гнилой чешуею.

[150] Пускайполусытый,доволен я нынче:так, может, и кончусь, голод не видя, –к нему яненависть в сердце вынянчил,превыше всего его ненавидя.Подальше прочую чушь забрось,когда человека голодом сводит.Хлеб! –[160] вот это земная ось:на ней вертеться и нам и свободе.Пусть бабы баранки на Трубной нижут,и ситный лари Смоленского ломит, –я день и ночь Поволжье вижу,солому жующее, лежа в соломе.Трубите ж о голоде в уши Европе!Делитесь и те, у кого немного!Крестьяне,ройте пашен окопы![170] Стреляйте в негомешками налога!Гоните стихом!Тесните пьесой!Вперед врачей целебных взводы!Давите его дымовою завесой!В атаку, фабрики!В ногу, заводы!А есливоплю голодных не внемлешь, –[180] чужды чужие голод и жажда вам, –онзавтранагрянет на наши земли жи встанет здесьза спиною у каждого![1921]