Том 2. Стихотворения 1961–1972

Было много жалости и горечи.Это не поднимет, не разбудит.Скучно будет без Ильи Григорьича.Тихо будет.Необычно расшумелись похороны:давка, драка.Это все прошло, а прахам поровнувыдается тишины и мрака.Как народ, рвалась интеллигенция.Старики, как молодые,выстояли очередь на Герцена.Мимо гроба тихо проходили.Эту свалку, эти дебривыиграл, конечно, он вчистую.Усмехнулся, если поглядел быту толпу горючую, густую.Эти искаженные отчаяньемстарые и молодые лица,

что пришли к еврейскому печальнику,справедливцу и нетерпеливцу,что пришли к писателю прошенийза униженных и оскорбленных.Так он, лежа в саванах, в пеленах,выиграл последнее сражение.

«Покуда полная правда…»

Покуда полная правдакак мышь дрожала в углу,одна неполная правдавела большую игру.Она не все говорила,но почти все говорила:работала, не молчалаи кое-что означала.Слова-то люди забудут,но долго помнить будуткачавшегося на эстраде —

подсолнухом на ветру,добра и славы радизатеявшего игру.И пусть сначала для славы,только потом — для добра.Пусть написано слабо,пусть подкладка пестра,а все-таки он качался,качался и не кончался,качался и не отчаивался,каялся, но не закаивался.

«Когда маячишь на эстраде…»

Когда маячишь на эстрадене суеты и славы ради,не чтобы за нос провести,а чтобы слово пронести,сперва — молчат. А что ж ты думал:прочел, проговорил стихи

и, как пылинку с локтя, сдунулсвоей профессии грехи?Будь счастлив этим недоверьем.Плати, как честный человек,за недовесы, недомерысвоих талантливых коллег.Плати вперед, сполна, натурой,без торгу отпускай в кредиттому, кто, хмурый и понурый,во тьме безмысленно сидит.Проси его поверить снова,что обесчещенное словоготово кровью смыть позор.Заставь его ввязаться в спор,чтоб — слушал. Пусть сперва со злобой,но слушал, слышал и внимал,чтоб вдумывался, понималсвоей башкою крутолобой.

И зарабатывай хлопо́к —как обрабатывают хло́пок.О, как легко ходить в холопах,как трудно уклоняться вбок.

«Умер человек, не собиравшийся»

Умер человек, не собиравшийся,не предполагавший умереть.Гром из тучи, над другим собравшейся,предпочел его с земли стереть.Шел он, огибая и минуя,уклоняясь, ускользая, шел,но судьбу ничто не обмануло,и чужой конец его нашел.В долгий ящик, в длинный ящик гробасунуты надежды и дела.Как надежного он жаждал крова!Как ему могила подошла.

«Самоубийство — храбрость труса…»