Явственно с горного склона яВижу, что тыНе только зеленая.В пурпур так часто ты любишь рядитьНежность своей красоты,Красную в ткани проводишь ты нить.Ты предстаешь мне как темная, жадная,И неоглядная,Страшно огромная, с этими взрывами скрытыхогней,Вся еще только — намек и рождение,Вся — заблуждениеБыстрых людей и зверей,Вся еще — алчность и крики незнания,Непонимание,Бешенство дней и безумство ночей,Только сгорание, только канун просветления,Еле намеченный стих песнопенияБлесков святых откровения,С царством такого блаженства, где стонне раздастся ничей.
10
Да, я помню, да, я знаю запах пороха и дыма,Да, я видел слишком ясно: — Смерть как Жизньнепобедима.Вот, столкнулась груда с грудой, туча с тучейсаранчи,Отвратительное чудо, ослепительны мечи.Человек на человека, ужас бешеной погони.Почва взрыта, стук копыта, мчатся люди, мчатсякони,И под тяжестью орудий, и под яростью копыт,Звук хрустенья, дышат люди, счастлив, ктосовсем убит.Запах пороха и крови, запах пушечного мяса,Изуродованных мертвых сумасшедшая гримаса.Новой жертвой возникают для чудовищных бойницВереницы пыльных, грязных, безобразных, потныхлиц.О, конечно, есть отрада в этом страхе, в этомзное: —Благородство безрассудных, в смерти светлые герои.Но за ними, в душном дыме, пал за темнымрядом рядПротив воли в этой бойне умирающих солдат.Добиванье недобитых, расстрелянье дезертира, —На такой меня зовешь ты праздник радостного пира?О, Земля, я слышу стоны оскверненных дев и жен,Побежден мой враг заклятый, но победой Я сражен.
11
Помню помню — и другое. Ночь. Неаполь. Сонсчастливый.Как же все переменилось? Люди стали смертной нивой.Отвратительно красивый отблеск лавы клокотал,Точно чем-то был подделан между этих черныхскалВ страшной жидкости кипела точно чуждая прикраса,Как разорванное тело, как растерзанное мясо.Точно пиния вздымался расползающийся пар,Накоплялся и взметался ужасающий пожар.Красный, серый, темно-серый, белый пар, а снизулава —Так чудовищный Везувий забавлялся величавоИзверженье, изверженье, в самом слове ужас есть,В нем уродливость намеков, всех оттенковнам не счесть.В нем размах, и пьяность, рьяность огневоговодопада,Убедительность потока, отвратительность распада.Там в одной спаленной груде звери, люди, и дома,Пепел, более губящий, чем Азийская чумаСвет искусства, слово мысли, губы в первомпоцелуе,Замели, сожгли, застигли лавно-пепельные струи.Ненасытного удава звенья сжали целый мир,Здесь хозяин пьяный — Лава, будут помнить этотпир.