Том 2. Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции. Сказки

Нырок не мог дольше оставаться под водой и появился на поверхности — маленький, черненький, злобный… Лебеди ринулись к нему, но увидав, какая это жалкая малявка, отвернулись, словно считая ниже своего достоинства сводить с ним счеты. Тогда проказник снова нырнул и снова стал щипать лебедей за лапки, больно-пребольно! Но хуже всего, что лебедям не удавалось при этом сохранять свою величавость. И царственные птицы решили покинуть неподобающее им общество. Громко захлопав крыльями, они как бы для разгона стремительно проплыли довольно далеко по воде, а потом взлетели.

Когда лебеди скрылись, стало ужасно пусто. И те, кто раньше радовался проделкам нырка, начали нещадно ругать его за дерзость.

Мальчик отправился обратно, но по дороге засмотрелся на улитов. Они были похожи на маленьких-премаленьких журавлей своим небольшим туловищем, долгими ногами, длинной шеей и легкими бесшумными движениями. Только улиты были не серые, а бурые. Они выстроились длинной вереницей там, где волны разбивались о берег. Когда волна наступала на сушу, улиты отбегали назад. Стоило волне отхлынуть, все они бежали за ней. И так улиты развлекались часами.

Самыми красивыми среди птиц были пеганки, земляные утки. Они, верно, приходятся сродни обыкновенным диким уткам: у них такие же тяжелые коренастые туловища, широкий клюв и плавательные перепонки на лапах. Однако наряжены пеганки не в пример пышнее: перья — белые, вокруг шеи широкое золотисто-черное ожерелье, на крыльях — зеркальца с зелеными, красными и черными переливами, кончики крыльев — тоже черные, а головки — изумрудно-черные, блестящие будто шелк. Стоило пеганкам выйти на берег, как другие птицы шипели:

— Гляньте-ка на них! Ишь расфуфырились!

— Не наряжайся они так, не пришлось бы им гнезда в глубоких норах строить. Могли бы, как все прочие, высиживать яйца на солнышке! — насмехалась бурая утка-кряква.

— Пусть их выхваляются! Все равно они уродки! С таким-то клювом! — презрительно сказала одна из серых гусынь.

И правда, у пеганок под клювом была большая шишка, сильно вредившая их красоте.

Неподалеку от берега чайки и морские ласточки, летая над водой, ловили рыбу.

— Что у вас за рыба? — спросила одна из диких гусынь.

— Это колюшка, эландская колюшка, самая лучшая колюшка в мире! — отвечала ей молоденькая чайка. — Хочешь отведать? — И, набив клюв мелкой рыбешкой, она подлетела к гусыне, желая ее угостить.

— Фи! Да неужто, по-твоему, я стану есть такую гадость? — фыркнула дикая гусыня.

На следующее утро по-прежнему стоял густой туман. Дикие гуси бродили по зеленой луговине и щипали траву, а Нильс спустился на берег, чтобы собрать устричные раковины. Их там было видимо-невидимо! Мальчик подумал — завтра он может оказаться в таком месте, где вообще не раздобыть еды. Надо бы набрать устриц про запас, но во что? Нильс решил смастерить какую-нибудь тару. Он отыскал на лугу прошлогоднюю осоку, жесткую и крепкую, и стал плести что-то вроде маленького ранца. Немало времени ушло на эту работу, но, закончив ее, мальчик остался очень доволен.

В обед к нему вдруг прибежали дикие гуси — узнать, не видал ли он белого гусака?

— Нет, его со мной не было, — отвечал мальчик.

— Он был с нами еще совсем недавно, — сказала Акка. — Ума не приложу, куда он подевался.

В смертельном испуге мальчик вскочил на ноги и спросил: не видали ли они орла или лисицу? А может, и человек объявился?

Но никто ничего подозрительного не заметил. Должно быть, белый гусак заблудился в тумане.

Вот так беда! Мальчик тотчас отправился на поиски. Туман скрывал его от посторонних глаз, и он мог бегать где угодно, но в то же время туман сильно мешал его поискам. Нильс добежал по южному берегу до самого маяка и пушки, стоявшей на крайней оконечности острова. Берег повсюду кишел птицами. Но нигде никаких следов гусака! Мальчик осмелился даже пробраться в усадьбу Оттенбю и заглянул в дупло каждого векового дуба. Гусака нигде не было.

Нильс искал его до тех пор, пока мог хоть что-то различать в сгущавшихся сумерках. Скоро совсем стемнело, и пришлось отправиться назад, к восточному берегу. Нильс шел, тяжело ступая, вовсе подавленный. Что с ним станется, если он не отыщет гусака? Ведь белый ему нужнее всех на свете!

Мальчик брел по овечьему выгону. Вдруг какое-то белое пятно вынырнуло навстречу ему из тумана. Да это же белый гусак, целый и невредимый! Мортен-гусак тоже страшно ему обрадовался.

— Я совсем заблудился в тумане, — сказал он. Целый день кружил и кружил по всему огромному лугу, но так и не отыскал дорогу к своим.

Мальчик, не помня себя от радости, обвил руками шею гусака, упрашивая его поостеречься и не отбиваться от других. И гусак торжественно обещал, что больше никогда в жизни так делать не станет. Никогда!

Но на другое утро, когда мальчик снова собирал на берегу раковины, прибежали гуси — узнать, не видал ли он белого гусака.

— Нет, не видал!

— Экая досада, гусак опять пропал. Наверно, опять заблудился в тумане, как вчера!