Том 2. Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции. Сказки

— Плодородная и добрая земля! Плодородная и добрая земля! — загоготали гуси, словно осуждая его за смех. И у него вновь сжалось от горя сердце. «Могу ли я радоваться? — подумал он. — Ведь со мной случилась самая страшная беда, какая только может стрястись с человеком!»

Но чем дальше летели гуси, тем меньше думал Нильс о своей беде, тем меньше усилий ему требовалось, чтобы удержаться на спине гусака. Его внимание привлекали птичьи стаи, летевшие на север. Они громко перекликались между собой, и в небе стоял страшный шум и гомон.

— Неужто вы только нынче перелетели море? — кричали одни.

— Да, представьте себе! — отвечали гуси.

— Как, по-вашему, здесь уже весна? — спрашивали другие.

— Пока нет, ни листочка на деревьях, вода в озерах холодная! — слышалось в ответ.

Пролетая над усадьбой, где расхаживали домашние птицы, гуси спрашивали:

— Как зовется эта усадьба? Как зовется эта усадьба?

И петух, задрав голову, горланил:

— Усадьба зовется Малая Пашня! Все как и было! Все как и было!

Большая часть дворов, по обычаям Сконе, носила, видимо, имена своих хозяев: усадьба Пера Матсона или же Уле Бусона. Но петухи придумывали свои названия, более подходящие, как им казалось. На дворах бедняков-арендаторов они орали:

— Эта усадьба зовется Бескрупово!

А петухи, что жили на самых бедных торпах, кричали:

— Усадьба зовется Маложуево! Маложуево, Маложуево!

Зато большие, зажиточные крестьянские усадьбы петухи пышно величали: Счастливое Поле, Яичная Гора, Денежная Кубышка.

В господских же усадьбах петухи были очень кичливы и не снисходили до шуток. А один из господских петухов горланил так громко, словно хотел, чтобы голос его донесся до самого солнца:

— Это усадьба помещика Дюбека! Все как и было! Все как и было!

Чуть подальше другой петух кричал:

— Это Сванехольм — Лебяжий Остров! Пусть весь мир знает!

Но тут мальчик заметил: гуси уже не летели вперед по прямой, а все кружились и кружились над всей равниной Сёдерслетт, словно радуясь, что снова вернулись в Сконе и могут поприветствовать каждую усадьбу.

Вот они пролетели над двором, где в окружении множества низеньких домишек громоздилось несколько больших строений с высокими трубами.

— Это Юрдбергский сахарный завод! — закричали местные петухи. — Это Юрдбергский сахарный завод!

Мальчик так и подскочил на спине гусака: как же он сразу не узнал это место? Завод был неподалеку от его дома, и в прошлом году он нанимался сюда пасти гусей. Оказывается, когда смотришь вниз с высоты птичьего полета, все выглядит иначе.

И как он мог забыть… Как он мог забыть Осу-пастушку и маленького Матса, своих прошлогодних товарищей? Хотел бы он знать, пасут ли они здесь гусей и нынче. Вот бы они удивились, если б им кто сказал, что высоко-высоко в небе над ними летит Нильс!

А стая уже летела к Сведале и к озеру Скабершё, а потом, миновав Беррингеклостер и Хеккебергу, вернулась обратно. За один день мальчик узнал о Сконе больше, чем за всю свою жизнь.

Когда в тот день диким гусям случалось увидеть домашних, они замедляли полет и, от души веселясь, кричали:

— Летим в горы, на север! Летите с нами! Летите с нами!

— В стране еще зима! Рановато вы явились! Возвращайтесь назад! Назад! Назад! — отвечали домашние гуси.

Дикие гуси опускались ниже, чтоб их лучше было слышно, и призывно кричали:

— С нами! С нами! Мы научим вас плавать и летать!

Домашние гуси злобно шипели и не удостаивали их ответом.

Тогда дикие гуси опускались еще ниже, так низко, что почти касались лапками земли, а потом вдруг с молниеносной быстротой взмывали ввысь, словно кто-то гнался за ними.

— Ой, ой, ой! — кричали они. — Разве это гуси?! Это просто овцы! Это просто овцы!

Оставшиеся на земле домашние гуси, задыхаясь от злости, орали им вслед:

— Чтоб вас всех подстрелили, всех до одного! Всех до одного!

Слушая шутки и перебранку гусей, Нильс смеялся. Потом вдруг вспоминал о беде, что сам навлек на себя, и горько плакал. Но немного погодя снова смеялся.

Никогда прежде не доводилось ему мчаться с такой быстротой, хотя он сызмальства привык к бешеной скачке верхом. Он даже не подозревал, что здесь, наверху, воздух так свеж, так напоен чудесными запахами земли и смолы. Какое это блаженство — лететь высоко-высоко над залитой солнцем землей, а тебя обвевает ласковый душистый ветер, и кажется, будто ты улетаешь от всех бед и забот, от всех мыслимых и немыслимых горестей.

II

АККА С КЕБНЕКАЙСЕ[3]

ВЕЧЕР

Большой белый гусак был безмерно счастлив и гордился тем, что летает вместе со стаей диких гусей над равниной Сёдерслетт да еще и дразнит домашних птиц. Но счастье — счастьем, а к обеду он стал, однако, заметно сдавать. Гусак старался глубже дышать и быстрее взмахивать крыльями, но все равно на много гусиных корпусов отстал от других.

Когда дикие гуси, летевшие в хвосте, заметили, что домашний гусь не в силах поспеть за ними, они стали кричать гусыне-предводительнице:

— Акка с Кебнекайсе! Акка с Кебнекайсе!

— Что там у вас? — спросила гусыня, летевшая во главе косяка.

— Белый отстает! Белый отстает!