Том 2. Въезд в Париж

«Ты лжешь, старик, пустой бездельник!Еще в запрошлый понедельникЯ липу старую срубил,А ты, презренный лжец, обманщик,Украдкой сучья обрубил?..»

Лицо немца всё больше напрягалось. Он прошептал – «ушасно!» – и посмотрел через мою голову, моргая.

«Охотник, Бог тебе судья!Порубок ты нигде не видел,Напрасно ты меня обидел…»

– Та, та… о, шю-стфо, шюстфо!

Немец моргал всё больше. По его доброму лицу я видел, что он жалеет несчастного старичка. Нет, он вовсе не фальшивый… и тогда… – «унд мо-эн ист Файер-таг»… – он вздыхал искренно… нет, он не фальшивый!

И я продолжал, с жаром:

Старик несчастный прослезился,Рукой дрожащей шляпу снял

И на колени опустился…И горько-горько зарыдал…. . . . . . . . . . . . . . .…Вязанку взял у старика,Взмахнул рукой полоборотаИ бросил в глубь водоворота.И вмиг исчезло всё в волнах…

Немец прошептал – о!.. – и из ясного его глаза как будто выкатилась слеза: он вынул платочек в розовых клеточках и пснул у глаза. Вот никогда не думал… Но – дальше:

Прошло лет пять. Весна настала.Вода на речке скрыла лед.Семейство лесника уж ждало,Что вот, наступит ледоход.Сын лесника под вечер раз…

Начиналось самое страшное. Немец вытянул палец… – Ви… та писал драма… большой драма!

«Постой, постой!» – раздался крик,Ребенок вздрогнул, обернулся,Взглянул – и в страхе отшатнулся:Из леса выходил старик.«Меня не бойся, я не злой,Не зла, добра тебе желаю», –Сказал старик, – «и заклинаю:По мосту не ходи домой!»Мальчик колеблется, лесник… –«Ага, тебе старик проклятыйТакие страсти насказал?Ага, мошенник бородатый,Опять ты здесь? – лесник вскричал».

– О, Поже мой… и малышне итет… и… – ужасно!..

Мост дрогнул, жутко заскрипел.Взломался лед, погнулись балки,С ребенком вместе рухнул мост…. . . . . . кипит и пенится вода,И шепчут волны, злобой полны:Погиб твой сын, и навсегда!

Немец тычет в глаза платочком. Губы его скосились…

«Мой сын», – кричал отец несчастный, –«Мой сын, мой сын… приди сюда!..»Не слышен вопль под рев ужасный,Гудит, кипит, шипит вода.. . . . . . . . . . . . . . .Но, вот и берег. Слава Богу!Старик приплыл. Ребенок жив.

С тревогой в сердце, понемногуРебенку чувства возвратив,Он на колени опустилсяИ молча, горячо молился…«Твой сын здоров… очнись, лесник!»

Немец… закрылся платочком в розовых клеточках… и вдруг, взглянув на меня сияющими, влажными глазами:

– О, шю-ство, шюство! у тепья… руски душ… немецки душ, фесь душ! Тут… – ткнул он в Бертэ, – сукой слово… у тепья шюство, фесь!..

И тут… – мог ли я думать! – он схватил перышко, ткнул – проколол чернильницу, уронил огромнейшую, густую кляксу, чего никогда не случалось с ним, и всем своим плотным телом поставил мне… думаете. – фир? Нет: фюнф\ Мало того: соскочил с кафедры и крепко пожал мне руку. И взял у меня листочки, чтобы читать всем классам. Соколов, в крахмальном воротничке, с масляным хохолком, наклонил в книжку голову: я стал первым! Потом я, правда…

Сестра не поверила, когда я крикнул – «немец – фюнф!» Я перекрестился.

– Вот видишь, что значит воля! Мы все, с самого начала… Я кричал, что это стихи, мои… чего и в книжке-то не было!.. Она не верила. Однако, всё это правда.

Ноябрь, 1934 г.

Париж

Милость преп. Серафима