Том 20. Избранные письма 1900-1910

Прочел внимательно ваше письмо и совершенно согласен с вами, что я не поступил и не поступаю как было бы желательно, то есть по идеалу совершенства, но все-таки со всем желанием поступить соответственно кажущихся высших требований, не могу этого сделать, и не потому, что жалею вкусную пищу, мягкую постель, верховую лошадь, а по другим причинам — не могу сделать горе, несчастие, вызвать раздражение, зло в женщине, которая в своем сознании исполняет все выпавшие на ее долю, как жены, вследствие связи со мной, обязанности, и исполняет вполне, сообразно своему идеалу, хорошо. Не помню, что я говорил о дилемме (не люблю и этого слова), но если и говорил, что есть такое положение, в котором человек не может знать, как поступить в устройстве своей жизни, то говорю и не могу не говорить этого и теперь^*

. В настоящем я всегда знаю, как мне надо поступить, и знаю, когда я поступил как надо и когда не так. Вы говорите: не может человек быть поставлен (кем?) в такое положение, чтобы не знать, как поступить (под словом: поступить вы подразумеваете: как устроить свою жизнь), и это совершенно несправедливо. Всякий человек грешен и всеми прошедшими грехами так запутал себя, что всякий, особенно женатый, семейный, наверно не знает и не может знать, как надо устроить свою жизнь. Знать, несомненно, человек может только одно: как сейчас поступить. Сделать больно этому человеку или сделать ему доброе не только независимо от того, считаю ли я себя обиженным этим человеком, и тем больше, чем больше дурного я испытал от него. Это что делать сейчас, я наверное знаю, и если не делаю то, что знаю, что должно, то знаю, что грешу.

Вы мне сказали прямо, что думаете обо мне, и я истинно благодарен вам, хотя и не могу, как хотел бы, воспользоваться вашими указаниями, не могу потому, что я был грешен и есть грешен и если хочу избавляться от грехов, то стараясь избавляться от них в настоящем, а мое положение никак не могу изменить без новых грехов в настоящем. И мне хочется сказать вам, что думаю о вас и кажущейся мне несправедливости некоторых ваших взглядов. Вы хотите для себя и для других чистой, парадной, внешней жизни: чтобы и пища, и одежда, и работа, все было бы в полном соответствии с внутренними требованиями. Никто не станет спорить, что это хорошо, но нельзя согласиться с тем, чтобы хорошо было эти внешние признаки поставить целью. Это еще можно бы было, если бы человек сознательный свалился с неба, не прожив — и непременно в грехах — те 20, 30, 40 лет, в которых он застает себя. Человек же живой, входя в сознание, застает себя в такой сети последствий прежних грехов, что желание поставить себя во что бы то ни стало в чистое (и преимущественно во мнении людском) внешнее положение большей частью ведет к новым грехам. Если бы я не стоял на краю гроба, я бы написал роман или драму с двумя лицами, одним, которое разрубает гордиев узел своих грехов одним взмахом, и другого, которое несет свое положение, не изменяя его, а изменяя только свое внутреннее душевное состояние, и как несчастлив первый и как счастлив второй. Я думаю, что вы склонны к ошибке первого рода.

Братски целую вас и благодарю за любовь и откровенность.

Лев Толстой.

181. M. M. Докшицкому

1908 г. Февраля 10–11. Ясная Поляна. Ясная Поляна.