Том 21. Мир на ладони

«А пасека где?» — «В лесу, в семи километрах отсюда». Такая удаленность пасеки от жилья озадачила и повысила к ней интерес. «Проведешь?» — спросил я мальчишку. «А чего ж! Это мы враз. Вы только батьке скажите, кто вы, откуда…»

И вот пасека — десятка четыре явно переживших партизанскую войну ульев и рядом — всё, чему полагается быть на лесной пасеке: небольшой пруд (пчелам непременно нужна вода), омшаник, медогонка, воскотопка, фляги для меда, закапанный воском халат, дымарь, навес для отдыха пчеловода. Пахнет медом, сухими травами. Гудят работящие пчелы, над прудом летают стрекозы, в воде плещутся караси.

А вот и пасечник. Знакомимся с мужчиной поджарым, как лось, немолодым, но жилистым и, кажется, крепко здоровым. Несмотря на удаленность здешнего места от всяческой суеты, он знает передачу «В мире животных», читает наше «Окно», и моя кепка служит пропуском к сердцу этого человека. С первой минуты мы чувствуем себя так, как будто знакомы лет сто.

Это и есть лесной агрегат.

«Ну чего: сальца, творожку, меда или, может, чарку с дороги?» Мы попросили воды.

Утолив жажду, беседуем. Слова из Андрея Ивановича щипцами, как иногда бывает, не надо вытягивать — понимает все с полуслова, говорит дельно, образно, интересно. «Отчего пасека далеко от села… Да так покойней. А лес для меня, как дом». — «Но семь километров…

Не балуют?» — «Пришлый сюда не проедет. А наш народ смирный, еще не испортился. Меня из уваженья не тронут, да и знают: со мной столкнуться — дорого обойдется. Я найду. И без суда покараю так, что детям закажет на пасеки лазить. Если надо медку — купи. Не на что — дам без денег. Так и живем тут в глуши».

«Ну а лесные соседи — медведь, например?» — «Медведи медом интересуются — на то они и медведи. А всех, кто сладкое любит, не перечтешь. Вон, поглядите, синица. Божье созданье, а пасеке малость вредит. Сядет в ненастье возле летка и тук-тук клювом в улей. Выползет наружу сонная пчелка — синица хвать ее и исчезла.

На лету пчел ловят золотистые щурки. Возле каждой пасеки непременно найдете гнездовище шершней. Эту опасную и для людей осу называют пчелиным волком. Хватает оса работниц моих на лету — сразу и мясо, и сладость. Зеленый дятел иногда балует. Куницу запах меда может привлечь. Барсука раза два заставал меж ульев — собирал крошки воска с остатками сладости. Лисы и волки забегают иногда любопытства ради.

Серьезный вред пасеке принести может только медведь, если его не отвадить. Но вон оно, двуствольное наказанье, висит на сучке. Оно кусает больнее пчел. Однажды ученый, медведь сюда уже не заглянет. Суются молодые, не имеющие опыта жизни… Медведей в нашей округе держалось голов под тридцать. Но в последние годы убавили их на берлогах — шкура, мясо вполне съедобное…»

На зиму ульи Андрей Иванович в омшаник не ставит, мягкие зимы брянских лесов пчелы хорошо переносят — важно, чтоб ульи обязательно были утеплены снегом. «Такой порядок заведен издавна, и я ему следую без осечек».

Ночевали мы у Андрея Ивановича. И разговор опять же шел о том, как обитатели леса соседствуют тут с людьми. «Ну как… Вот аисты, слышите, клювами трещат на липе. Собираются в Африку улетать. И не чудо ль — на огромной земле весной опять найдут сию липу. Я это знаю, потому что намотал на ногу одному аисту проводок с цветной изоляцией. И коршунов тоже на родину тянет после зимы. Вырастил как-то осиротевших в гнезде птенцов. Все на крыло стали и жили у леса обычной жизнью. А один меня запомнил так, что иду по деревне, а он с неба прямо мне на плечо. И сидит! Осенью все улетели. А весной гляжу, кружит какой-то хищник. Надел я драный свой свитер, и коршун в нем сразу меня узнал — опять на плечо.

Или волков возьмем. Волк человека боится. Но если его не приструнивать — сядет на шею.

У нас в деревне порешили волки тройку телят на привязи, потом собак одну за другой стали из дворов уносить. До смешного дошло — прихватил белым днем волчище свинью. Не зарезал. Понимает: не унести. Подивитесь уму зверюги: зубами схватил свинью за ухо, а хвостом подгоняет к лесу. Шумом-гамом отбили… Почему-то в последнюю очередь заинтересовались волки овчарней. В первый набег положили тридцать четыре овцы. И ни одной не успели сожрать — алчность сгубила. Но тут все ко мне: «Андрей Иваныч, спасай!» А как? Построили у овчарни вышку. На столбы сильные лампы повесили и стали по очереди с ружьем дежурить на вышке.

Не знаю уж почему, но именно в мое дежурство решились волки нагрянуть. Опыт стрельбы на охоте имею я неплохой. Шарахнул матерого так, что у него дым из ж… пошел. Поразительно, но остальные, разбежавшись, снова к овцам вернулись. Трех положил я за ночь. А за жизнь на охотах с флажками, на привалах и ловлей капканами десятка четыре взял».

Утром мы снова на пасеку выбрались. Показав, как поживают пчелы в улье, и вынув из плеча у меня пчелиное жало, Андрей Иванович сказал: «Ну а теперь пойдемте — покажу вам самого главного зверя в этом лесу».