Том 29. Письма 1902-1903

Бунин уехал в Одессу… — О своем пребывании в Ялте в марте 1903 г. И А. Бунин вспоминал: «Ни с одним писателем я не был в таких отношениях: мог часами, сидя вместе в кабинете, молчать, а с Чеховым мы иногда проводили так целые утра. Иногда мне казалось, что все-таки я мешаю ему, и вечером, при прощанье, выдумывал, что мне утром нужно куда-то, в этом случае он трогательно настойчиво начинал приглашать и шутя говорил: если вам не скучно со старым писателем… В этот приезд я уже останавливался в лучшей гостинице в Ялте, в „России“. И он туда как-то вечером позвонил и сказал, чтобы я нанял извозчика и приехал за ним, чтобы ехать кататься. Я стал отговаривать, но он настоял. Правда, ночь была теплая, лунная. А мы поехали в Ореанду. Вот тут-то он и сказал, что его будут читать еще только семь лет, а жить ему осталось еще меньше — всего шесть. В обоих случаях ошибся: жить ему осталось меньше — всего год и три месяца, а читают его уже больше пятидесяти лет, и, вероятно, будут читать еще долго» ( ЛН, т. 68, стр. 664).

Куприн уехал… — И. А. Куприн жил в Крыму (в Мисхоре) в марте и апреле 1903 г., где часто встречался с Чеховым. После отъезда из Мисхора Куприн писал из Петербурга Чехову 19 апреля 1903 г.: «В редакции <журнала „Мир божий“> на меня накинулись с расспросами: успел ли я в моем ходатайстве перед Вами относительно какого-либо из Ваших будущих произведений. Я ответил, что повесть Вы обещали дать наверное, но срока никакого не положили; относительно же пьесы не сказали ничего определенного. Надеюсь, что против такого ответа Вы ничего не имеете?

Вчера Ф. Д. Батюшков и я заезжали к Ольге Леонардовне (Мойка, 61), но, к сожалению, не застали ее дома. Я однако написал на карточке, что привез поклоны из Ялты» ( ЛН, т. 68, стр. 389).

От тебя из Петербурга не было ~ письма. — Первое письмо из Петербурга было послано Книппер 5 апреля.

Простыни твои привезу… — Об этом Книппер просила в письме от 27 марта: «…непременнопривези 4 простыни с моими метками, своих не вози; не капризничай, что это много, а привози, они нужны» ( ГБЛ).

4063. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

11 апреля 1903 г.

Печатается по автографу ( ГБЛ). Впервые опубликовано; Письма к Книппер, стр. 336–337.

Год устанавливается по почтовым штемпелям на конверте: Ялта. 12 IV. 1903; С.-Петербург. 15 IV. 1903.

Ответ на письма О. Л. Книппер от 5 и 6 апреля 1903 г.; Книппер ответила 15 апреля ( ГБЛ;частично опубликованы — Книппер-Чехова, ч. 1, стр. 256–257 и 266).

…были две телеграммы насчет «Д<яди> Вани» от Немировича и Алексеева. — Телеграмма Вл. И. Немировича-Данченко от 9 апреля 1903 г.: «Вчера сыграли „Дядю Ваню“ с большим подъемом духа и истинным наслаждением. Несмотря на трудность полутонов в огромном театре, успех был полный и превосходный. Первом действии очаровательная новая декорация Симова. Весь вечер испытывали истинно художественную радость» ( Ежегодник МХТ

, 1944, стр. 169, с ошибочной датой: 1904 г.). Телеграмма от Алексеевых (Станиславского и Лилиной) от 9 апреля: «„Дядя Ваня“ огромный успех. Декорация первого акта изумительна. Все здоровы. Кланяются» ( Станиславский, т. 7, стр. 256).

…гости сидят подолгу… — Книппер отвечала: «Тебя утомляют гости, дорогой мой? Неужели нельзя этого избегнуть? Такой ненужной детали в жизни? Впрочем, мы всегда расходимся на этом пункте. Ты все-таки не кисни, гони гостей и думай обо мне».

Но вот беда: подниматься по лестнице! — И. А. Бунин вспоминал: «Из Крыма я поехал в Москву, заглянул ненадолго к брату, в деревню, а в мае бывал у Чеховых на Петровке и удивлялся, как они могли так высоко снять квартиру, на третьем, то есть по-заграничному на четвертом этаже, у него уже была одышка, ему очень тяжело было подыматься» ( ЛН, т. 68, стр. 664). На замечание Чехова Книппер отвечала: «Лестницы не бойся. Спешить некуда, будешь отдыхать на поворотах, а Шнап будет утешать тебя. Я буду тебе глупости говорить».

Читал сегодня в «Русск<ом> слове» о ~ «На дне»… — В заметке из Петербурга («Русское слово», 1903, № 96, 8 апреля), сообщалось: «В Малом театре пьесою М. Горького „На дне“ открылись спектакли Московского Художественного театра <…> Сначала пьеса прошла довольно скучно, при очень сдержанных поощрениях публики, но после 3-го и 4-го актов начали усиленно вызывать актеров. Во время 3-го акта произошел инцидент, всполошивший весь театр. Во время сцены убийства, когда Василиса зовет полицию, на галерее раздался сильный истерический крик, и этому крику ответили несколько истеричек в партере; вышла очень тяжелая, неприятная сцена» (ср. примечания к письму 4068 ^*).