Том 3. Антикварий

— Нет, милорд! Я вышла на берег бухты. Уже начался прилив, а вы знаете — он доходит до подошвы утеса. Это было очень выгодно для ремесла моего мужа… Кажется, я отвлеклась? .. Вдруг я увидела сквозь туман, как с вершины утеса метнулось вниз, словно чайка, что-то белое, и сейчас же по громкому всплеску и сверкнувшим брызгам я поняла, что в воду упал человек. Я была смелая, сильная и привыкла к морю. Я бросилась в воду, схватила ее за плащ, вытащила на берег и на плечах — я могла бы поднять и двоих — отнесла в свою хижину. Там я уложила ее на кровать. Пришли соседи, чтобы помочь, но когда бедняжка вновь обрела дар речи, она в бреду говорила такое, что я поспешила всех удалить и дала знать в Гленаллен-хауз. Графиня прислала свою горничную, испанку Терезу. Если дьявол когда-либо ходил по земле в человеческом образе, так это была она. Мы с ней должны были сторожить бедную леди и никого не подпускать к ней. Бог знает, что велели Терезе, — мне она ничего не сказала, — но провидение решило само. Бедная леди! У нее преждевременно начались родовые схватки, она родила мальчика и скончалась у меня на руках, на руках у своего смертельного врага! О, вы можете плакать — она была прелестна и в смерти. Но если я не плакала над ней тогда, не думайте, что я могу оплакивать ее теперь. Нет, нет! Я оставила Терезу с трупом и новорожденным младенцем и пошла к графине, чтобы узнать ее распоряжения. Хотя было поздно, я вызвала ее, и она приказала мне позвать вашего брата.

— Моего брата? ..

— Да, лорд Джералдин, именно вашего брата, о котором говорили, что графиня всегда хотела видеть его своим наследником. Во всяком случае, он был тем, кого ближе всего касались вопросы наследования в доме Гленалленов.

— Можно ли поверить, что мой брат, из алчного желания завладеть наследством, принял участие в таких низких и страшных замыслах?

— Ваша мать в это верила, — с дьявольским смехом произнесла старая мегера. — Но тут уж я ни при чем, и что они делали или говорили, я не скажу, потому что не слыхала. Долго они препирались и совещались в комнате с черными панелями. И когда ваш брат проходил через комнату, где я ждала, мне показалось (и я много раз думала об этом потом), что адский огонь пылал на его щеках и в глазах. Но часть этого огня он оставил матери. Она вошла в комнату, как помешанная, и первые слова, которые она произнесла, были:

«Элспет Чен, случалось ли тебе сорвать только что распустившийся цветок? »

Я ответила, — как вы сами понимаете, — что случалось, и часто.

«Тогда, — сказала она, — ты должна знать, как уничтожить сорный и еретический цвет, распустившийся этой ночью на позор благородному дому моего отца. Вот! — И она протянула мне золотой кинжал. — Только золоту можно проливать кровь Гленалленов. Это дитя все равно что мертвое, поступите с ним как вам велит ваш долг передо мной».

Она стремительно повернулась и оставила меня с кинжалом в руке. Вот он! Этот кинжал и кольцо мисс Невил — вот все, что я сохранила из своих греховно приобретенных ценных богатств — ведь добра мне досталось много. И тайну я берегла крепко, но не ради золота и богатства.

Длинной костлявой рукой она подала лорду Гленаллену золотой кинжал, и ему померещилось, что он видит каплющую кровь своего ребенка.

— Проклятая! Неужели у тебя хватило духу?

— Хватило бы или нет — не знаю. Когда, не чуя земли под ногами, я вернулась в хижину, Тереза и ребенок исчезли. Исчезло все живое, осталось только бездыханное тело.

— И ты так и не узнала о судьбе моего ребенка?

— Я могла лишь строить догадки. Я уже говорила вам, чего хотела ваша мать, и я не знала, что Тереза была сущий дьявол. С тех пор ее никогда не видели в Шотландии, а я слыхала, будто она возвратилась на родину. Темная завеса опустилась над прошлым, и те немногие, кто был отчасти его свидетелем, могли только предполагать, что девушку соблазнили и она покончила с собой. Вы сами…

— Знаю… Знаю! — промолвил граф.

— Да, вот вы и знаете все, что я могла бы рассказать. А теперь, наследник Гленалленов, можете ли вы простить меня?

— Моли о прощении бога, а не человека! — сказал граф, отворачиваясь.

— Как же я могу молить чистого и безгрешного о том, в чем мне отказывает такой же грешник, как я? Да, я грешила, но разве я не страдала? Был ли у меня хоть день покоя, хоть час отдыха с тех пор, как эти длинные мокрые локоны легли на мою подушку в Крейгбернфуте? Разве не сгорел мой дом с ребенком в колыбели? Разве не разбивались мои лодки, когда другие выдерживали шторм? Разве не несли все близкие и дорогие мне люди кару за мой грех? Не взял ли огонь свою часть? А ветры — свою? Не взяло ли свою и море? Ох, — глубоко вздохнула она, сперва подняв глаза к небу, потом опустив их, — ох, скорее бы и земля взяла свою часть, которая давно жаждет соединиться с остальными.

Лорд Гленаллен был уже у двери, но благородство не позволило ему покинуть несчастную женщину в таком отчаянии и сокрушении.