Том 3. Корни японского солнца

Но китайские кушанья – только начало обеда. Англичане теряются в тех чашечках и мисочках, что стоят перед ними, – и из каждой мисочки трепангами, лягушками, бобовым маслом – глядят на англичан глаза отрубленной головы. – Слуги приносят самовар, прародитель российского – медный, позеленевший, он шипит и кипит, – совком в него кладут угли. И на деревянных лотках слуги приносят тончайше нарезанные ломти конины, говядины, куски мяса гусей, кур, дроф, дикого кабана, дикой серны. И гун собственноручно кладет мясо в кипяток самовара. Гун сыпет туда соль. Гун сыпет туда перец, имбирь, лук, чеснок. Гун льет туда бобовое масло. Все это кипит в самоваре. И тогда гун кладет мясо из самовара на стол перед каждым гостем, собственноручно, чтобы гости ели мясо – уже по-монгольски – руками. Глаза гуна немигающи. Часы на стенах бьют вразнобой, басами, кукушкою, пищат, хрипят. Гун говорит через переводчика, что он дарит мистеру Грэю лучшего своего белого скакуна. Мистер Грэй просит гуна пожаловать к нему в поезд завтра на обед. Гун медленно мигает в знак того, что он слышит. Мистер Грэй – через намордники, издалека – через переводчика интересуется банком гуна и его валютой и предлагает вступить пайщиком в банк гуна. Гун – не мигает – в знак того, что не слышит.

Тогда мистер Грэй под столом получает записку от начальника дистанции. Начальник пишет карандашом: – «Ваше превосходительство, господин Стивен Грэй, – я нахожу необходимым потревожить вас. Та голова, посаженная на кол – моего агента, который исчез сегодня ночью». – Мистер Грэй окидывает взглядом своих спутников, – они бледны, они давятся кониной. И первым движением мистера Грэя было встать, побежать. Но – он сидит в наморднике. Он уже ничего не видит. Он покорно берет конину руками. Потом он пьет монгольский чай, который варится с солью, с пшеном и с бараньим салом. Он покорно рассматривает старинное оружие гуна, сабли, копья, луки, – рассматривает лук и стрелы, оставшиеся, по преданью, от Тимура, одним из потомков которого считает себя гун. Гун сидит неподвижно, немигающие его глаза смотрят пустыней. Гун ничего не ест, – но вельможи гуна ловко цапают руками горячее мясо и ловко его засовывают в рот, сгибаясь над столами, порыгивая, облизывая пальцы. Англичане едят поспешно, не глядя, что едят. Англичане уже ничего не говорят. Гун заводит граммофон с китайскими пластинками, которые на ухо европейца кажутся вырождением музыки. Часы кукуют, басят.

Тогда на подносах из меди слуги разносят англичанам визитные карточки гуна и его графов и баронов: визитные карточки монголов вчетверо больше нормальных, они исписаны иероглифами. Тогда – чин обеда закончен, и англичане могут идти.

Англичане идут к выходу поспешно, табунком, опустив головы, поспешно простившись. Гун и его свита провожают англичан до ворот. Англичане не видят, как их охрана берет на караул. – Англичане садятся в автомобили. Когда пустая улица поселка осталась позади и кругом широким пологом распахнулась степь, мистер Грэй останавливает автомобиль, выходит из него. Мистер Грэй всовывает два пальца в рот и тош-нится, – затем из термоса он пьет касторку, разведенную черным кофе, – лицо мистера Грэя бледно, глаза залиты слезами, – лицо его постарело лет на тридцать, указало, что он уже очень не молод. Тогда остальные англичане также слезают, чтобы тошниться. Переводчик-бой спокойно стоит у крыла автомобиля – он говорит покойно:

– Господа англичане желали на обратном пути заехать в монгольский монастырь посмотреть лам. Господа англичане прикажут свернуть туда? –

Мистер Грэй бессильно машет рукой, слабо смотрит, – «нет, нет, довольно, я уже видел. Я хочу домой, в вагон. Пожалуйста скорее».

И автомобиль рвет пространство стремительной быстротой, без всякой солидности. Мороз перед закатом золотится уже не солнцем, а черствым холодом – англичане сидят съежившись, засунув носы в воротники, засунув руки глубже в карманы…

…В голой степи, за невысокими рвами расположились храмы монгольского монастыря. Горбун-лама, изъеденный оспой и сифилисом, стынет у ворот. В первом храме направо и налево от алтаря сидит по паре чрезвычайно страшных, нечеловекоподобных и все же человекообразных, вырубленных из дерева в два человеческих роста – богов; у богов торчат наружу языки и клыки; глаза их выкатились в свирепости из орбит и раскрашены кровью; брови их ужасны; на лбах у них рога; в руках у них огромные мечи и дубины; под ногами у них, в корчах страданий, человеческие фигурки – – это чертоподобные боги охраняют алтарь от злых духов и злых людей, отгоняя, устрашая их страхом ужасных своих рож. – Горбун-лама стынет у ворот; затем он идет в храм и бьет там в гонг, чтобы боги услыхали его молитву и то, что он стережет усердно…

…Автомобили англичан стремятся к поезду…

. . . . . . . . . . . . . . .

Вечером англичане сидят в обсервешэн-кар – устало, в пижамах после ванной. В обсервешэн-кар очень натоплено, чтобы англичане могли отогреться после морозов дня. Вокруг обсервешэн-кар стоит усиленный наряд китайской охраны. – Англичане молчат.