Том 3. Крылья ужаса. Мир и хохот. Рассказы

…Петр быстро впустил своих экзотерических друзей к себе в квартиру; идти пришлось мимо комнат родителей, которые добродушно-недоброжелательно относились к знакомствам своего сына, астронома по специальности.

— Буржуазны, как Эйфелева башня, — шутил о них Петр.

Ритм отключений сразу увел всех троих.

Разговор заметался от совершенно сумасшедших и диких историй, случившихся с разными людьми, до утонченных нюансов, связанных со спонтанной реализацией абсолютного «Я».

В «историях» же всегда был заложен смысл, тайно-невероятный смысл, далекий и от логики, и от добра и зла, и от всего «человеческого», тайный смысл, превращающий эти истории в какой-то космологический бред, как будто такие случаи словно специально подкидывались нашим героям.

Одна история, впрочем, не такая уж значительная, почти обыденная, совсем умилила Люду.

Речь шла о малыше из дома, где жил Петр, мальчике, который хотел покончить самоубийством, и падал для этого с низкого второго этажа, но таинственным образом не повреждался. В течение месяца раза два-три в неделю он так упорно падал, точно в заколдованном круге, будучи не в силах добиться своего, пока секрет его не открылся. Один мальчуган с соседнего двора так и прозвал его потом: «павший ангел» — и эта кличка прилепилась к нему. Но после всей этой истории он вдруг стал необычайно умнеть, словно ум для него оказался формой его любимого занятия: самоубийства…

А потом дух ее возвращался к бытию, к тому бытию — высшему — такому неуловимому, такому сладостному и вечному, точно бездна, скрывающаяся за формулой «Я есть Я»!

И вместе с тем все время в сознании Люды мелькали загадочные картины, провалы, нет, судьба Иры немного отодвинулась, но вдруг возникли на первом плане все наиболее невероятные личности или «существа» ее последних встреч: Мефодий, «Настенька» и один их непонятный «знакомый», затмивший все приходившие ей на ум. И слышались, вспоминались намеки на его «логово», на каких-то странных созданий там…

На волнах всех этих бесед, внутренних намеков, надежд, воспоминаний Люда покинула своих друзей, чтоб возвратиться домой…

И все неожиданно спуталось в ее уме, и вместе с ясным знанием о свете вечного собственного «Я», в душе Люды, необозримой и бесконечной, плыли другие бездны и темные провалы…

— Чувствую, что-то со мной происходит, — думала она. — Неужели… Неужели… Как страшен мир! Но как невероятна Россия!

По дороге, в метро, ей попалась одна очень дальняя знакомая, девчонка лет двадцати трех с парнем; оба они были полупьяные и возвращались с другого чтения, кажется, самого Макарова. Она остановила Люду, ее звали Вера, и что-то долго говорила о секретной астрологии и о том, что должен родиться ребенок, который… Рядом безумствовал парень…

Люда потом мучительно вспоминала, где она последний раз видела эту девочку, кажется, на поэтическом вечере, после которого говорили о гаданиях по предыдущим воплощениям…

Наконец Люда выбралась из метро. Полил теплый ночной дождик, и было радостно и умилительно, словно кто-то согревал землю. Поздний трамвайчик возвращался на круг. Мелькали деревья, крыши, сады, она была недалеко от дома.

Войдя во двор, она заметила, что в квартире Вольских горит свет.

— Видно, бродит Ира, — подумала она.

X

Между тем в квартире Зои творилось черт знает что. Пока Люда бродила по Москве, слушая подпольные чтения, у Вольских произошли самые черные события. Началось все часов за пять-шесть до возвращения Люды домой. Старушка Софья Борисовна уже спала в своей комнатке, заставленной непонятными фотографиями. Володя тихонько пил водку, Ира исчезла в ванной, а Зоя только что возвратилась из кино. То, что ванная была заперта, взбесило ее.

— Когда эта тварь угомонится?! — закричала она, бегая около невозмутимого Володи. — Голову даю на отсечение, она мастурбирует там. Но ведь все последние дни она поздно приходила — спала с этим парнем. Я видела его и сегодня, она от него и пришла. Но разве эта тварь когда-нибудь насытится?! Ребенок называется! Когда, когда это кончится?!

Володя пил, курил и молчал. Зоя ревела, кричала, рвалась в ванную, но все напрасно. В бешенстве она выскочила из квартиры. И, встретив во дворе знакомых, окончательно завелась. Она отсутствовала, наверное, часа два, пропадая у соседей по поводу девочки, которая боялась смерти, но во время всей этой суматохи мысль об Ире не оставляла ее. Ненависть душила ее. Особенно почему-то возмущала Зою наглость и почти беспрерывность Ириного сладострастия в сочетании с холодным, почти взрослым умом девочки, все это над собой наблюдавшим.

В таком состоянии она вернулась домой. И застала сцену, помутившую ее мозг. В столовой на диване лежала голая Ира, вся растекшая от неги, а рядом с ней сидел Володя в одной рубашке, без трусов. Только из маленькой комнатушки доносилось сладкое похрапывание Софьи Борисовны.