Читаем Том 3. Молодая гвардия полностью

– Чего же мне прятаться, Иван Федорович, судите сами, – сказал Лютиков. – Я здесь в городе человек настолько известный, что скрыться мне невозможно. Также и Баракову. – Он назвал фамилию отсутствовавшего здесь третьего руководителя подпольного райкома. – Немцы нас сразу найдут да еще подумают что-нибудь плохое, ежели мы будем прятаться. А нам прятаться нечего. Немцам мастерские наши нужны позарез, а мы – тут как тут! Скажем: директор предприятия сбежал, инженерно-технический персонал большевики насильно увезли, а мы вот – остались работать на вас, на немцев. Рабочие разбежались, – мы их соберем. Нет инженеров? А вот вам Николай Петрович Бараков, инженер-механик, – пожалуйста! Он и по-немецки говорит… Уж мы на них поработаем, – сказал Филипп Петрович без улыбки.

Взгляд его, устремленный на Ивана Федоровича, был строгий, внимательный, и в нем было то особенное выражение ума, какое свойственно людям, привыкшим не брать ничего на веру, а все проверять самостоятельной мыслью.

– А Бараков как? – спросил Иван Федорович.

– Это наш план общий.

– А знаешь, какая первая опасность у вас обоих? – спросил Иван Федорович, обладавший умением видеть всякое дело со всех сторон, каким оно, это дело, может повернуться в жизни.

– Знаю: коммунисты, – отвечал Лютиков.

– Не в том дело. Коммунисты пошли работать на немцев, чего же им, немцам, лучше! Да не успеют понять свою выгоду: пока вы будете объяснять, чего хотите, они вас сгоряча… – Иван Федорович показал под потолок.

– Мы исчезнем на первые дни. Придем, когда в нас будет нужда.

– Вот! О том и речь. Меня и интересует, куда ты исчезнешь.

– Пелагея Ильинична найдет, куда спрятать… – Лютиков улыбнулся в первый раз за все время разговора, и его оплывшее книзу тяжелое лицо стало таким светлым от этой улыбки.

Выражение сомнения сошло с лица Ивана Федоровича: он был доволен Лютиковым.

– А як Шульга? – спросил он, посмотрев на Костиевича.

– Он не Шульга, он Остапчук Евдоким, – сказал Лютиков, – такая у него трудовая книжка с паровозостроительного. На днях поступил к нам слесарем в механический. Дело ясное: работал в Ворошиловграде, человек одинокий, бои начались – перебрался в Краснодон. Мастерские начнут работать, призовем и слесаря Остапчука поработать на немцев. Мы на них поработаем, – сказал Филипп Петрович.

Проценко обернулся к Шульге и, незаметно для себя, заговорил не на русском языке, каким он только что говорил с Лютиковым, а на смешанном, то русском, то украинском, – так говорил и Шульга.

– Скажи ж мени, Костиевич: на тех квартирах укрытия, шо тебе дали, знаешь ли ты лично хоч едину людину? Короче говоря, самому-то тебе эти люди известны, что у них за семьи, что у них за окружение?

– Сказать так, що воны мне известны, так они мне досконально не известны, – медлительно сказал Шульга, поглядывая на Ивана Федоровича своими спокойными воловьими очами. – Один адресок, – по старинке у нас тот край называется Голубятники, то Кондратович, или, як его, Иван Гнатенко, у осьмнадцатом роци добрый був партизан. А второй адресок, на Шанхае, – то Фомин Игнат. Лично я его не знаю, бо вин у Краснодони человек новый, но и вы, наверно, слыхали – то один наш стахановец с шахты номер четыре, говорят, человек свой и дал согласие. Удобство то, що вин беспартийный, и хоть и знатный, а, говорят, никакой общественной работы не вел, на собраниях не выступал, такой себе человек, незаметный…

– А на квартирах у них ты побывал? – допытывался Проценко.

– У Кондратовича, чи то – Гнатенка Ивана, я був последний раз рокив тому двенадцать, а у Фомина я николи не був. Да и когда ж я мог быть, Иван Федорович, когда вам самому известно, что я только вчера прибыл и мне только вчера разрешили остаться и дали эти адреса. Но люди ж подбирали, я думаю, люди ж знали? – не то отвечая, не то спрашивая, говорил Матвей Костиевич.

– Вот! – Иван Федорович поднял палец и посмотрел на Лютикова, потом опять на Шульгу. – Бумажкам не верьте, на слово не верьте, чужой указке не верьте! Всё и всех проверяйте наново, своим опытом. Кто ваше подполье организовал, тех – вы сами знаете – уже здесь нет. По правилу конспирации – то золотое правило! – они уехали. Они ужо далеко. Мабудь, уже у Новочеркасска, – сказал Иван Федорович с тонкой улыбкой, и резвая искорка на одной ножке быстро и весело скакнула из одного его синего глаза в другой. – Это я к чему сказал? – продолжал он. – Я сказал это к тому, что создавали подполье, когда еще была наша власть, а немцы придут, и будет еще одна проверка людям, проверка жизнью и смертью…

Он не успел развить своей мысли. Хлопнула наружная дверь с улицы, по комнатам послышались звуки шагов, и вошла та самая женщина, что сидела в «газике» у дома. На лице ее было написано все, что она испытывала, поджидая Ивана Федоровича.

– Заждалась, Катя? Та вже ж поихалы, – с широкой виноватой улыбкой сказал Иван Федорович и встал, встали и другие. – Знакомьтесь, то жинка моя, учителька, – сказал он с неожиданным самодовольством.

Лютиков уважительно пожал ее энергичную руку. С Шульгой она была знакома и улыбнулась ему:

– А ваша жена?

Перейти на страницу:

Все книги серии Собрание сочинений в семи томах

Похожие книги

И власти плен...
И власти плен...

Человек и Власть, или проще — испытание Властью. Главный вопрос — ты созидаешь образ Власти или модель Власти, до тебя существующая, пожирает твой образ, твою индивидуальность, твою любовь и делает тебя другим, надчеловеком. И ты уже живешь по законам тебе неведомым — в плену у Власти. Власть плодоносит, когда она бескорыстна в личностном преломлении. Тогда мы вправе сказать — чистота власти. Все это героям книги надлежит пережить, вознестись или принять кару, как, впрочем, и ответить на другой, не менее важный вопрос. Для чего вы пришли в эту жизнь? Брать или отдавать? Честность, любовь, доброта, обусловленные удобными обстоятельствами, есть, по сути, выгода, а не ваше предназначение, голос вашей совести, обыкновенный товар, который можно купить и продать. Об этом книга.

Олег Максимович Попцов

Советская классическая проза
Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза