Том 3. Пьесы

Современная лексика в речах костюмированных персонажей, рубленые фразы, просторечный стиль, в котором разговаривают с подчиненными и Николай I, и Дубельт, придает сценам в III Отделении неистребимый налет современности. В окончательном тексте речь императора звучит более сдержанно и плавно. Исчезает и чрезвычайно характерный диалог двух жандармов после его ухода:

«Бенкендорф

. Много в столице таких, которых вышвырнуть бы надо.

Дубельт. Найдется!»

Эта краткая сцена явно была навеяна Булгакову обстоятельствами 30-х годов, когда население обеих столиц заметно поредело.

Любопытно, как воспринимали сцену в III Отделении современники Булгакова, среди которых явно были и «Битковы», и «Богомазовы». «Невероятно понравилась пьеса, — записывает Е. С. Булгакова после одного из чтений в мае 1935 года. — <...> Жуховицкий говорил много о высоком мастерстве Миши, но вид у него был убитый: «Это что же такое, значит, все понимают?!» Когда Миша читал 4-ю сцену, температура в комнате заметно понизилась, многие замерли» (цит. по кн.: Чудакова М. Жизнеописание Михаила Булгакова. М., 1988. С. 420).

18 мая 1935 года Булгаков читал у себя дома пьесу о Пушкине в присутствии В. В. Вересаева, его жены М. Г. Вересаевой и актеров вахтанговского театра: Л. П. Русланова, И. М. Рапопорта, Б. В. Захавы и А. О. Горюнова. С этого первого публичного чтения «Александра Пушкина» начался самый острый период разногласий между соавторами, которые с этих пор объяснялись друг с другом в письмах и, таким образом, оставили чрезвычайно любопытные свидетельства совместной работы. Как известно, В. В. Вересаева и М. А. Булгакова связывала глубокая симпатия и подлинная дружба, доказанная в самые черные дни. Именно поэтому история их несостоявшегося соавторства столь ярко выявляет разницу их художественных позиций и своеобразие художественного метода Булгакова.

«...Вы не сочли нужным изменить даже то, о чем мы с вами договорились совершенно определенно, — писал Вересаев Булгакову на следующий день. — <...> Я до сих пор минимально вмешивался в Вашу работу, понимая, что всякая критика в процессе работы сильно подсекает творческий подъем. Однако это вовсе не значит, что я готов довольствоваться ролью смиренного поставщика материала <...> Образ Дантеса нахожу в корне неверным и, как пушкинист, никак не могу принять на себя ответственность за него. Крепкий, жизнерадостный, самовлюбленный наглец, великолепно чувствовавший себя в Петербурге, у Вас хнычет, страдает припадками сплина <...> Если уж необходима угроза Дантеса подойти к двери кабинета Пушкина, то я бы уж считал более приемлемым, чтобы это сопровождалось словами: «Я его убью, чтобы освободить вас!» И много имею еще очень существенных возражений» (Булгаков М. Письма. С. 334–335).

В ответном письме 20 мая Булгаков возражает, что «всякий раз шел на то, чтобы делать поправки в черновиках при первом же возражении с Вашей стороны, не считаясь с тем, касается ли дело чисто исторической части или драматургической... Я ввожу в первой картине ростовщицу. Вы утверждаете, что ростовщица нехороша и нужен ростовщик. Я немедленно меняю. Что лучше с моей точки зрения? Лучше ростовщица. Но я уступаю».

О Дантесе Булгаков пишет: «Он нигде не хнычет. У меня эта фигура гораздо более зловещая, нежели та, которую предлагаете Вы».

Исправления и пометы в черновой рукописи Булгакова соответствуют требованиям Вересаева изменить ту или иную сцену. Так, ростовщица Ольга Аполлоновна Клюшкина, урожденная дворянка Сновидова, превращена в реальное историческое лицо — ростовщика Шишкина. Сделаны и некоторые другие исправления. С февраля 1935 года Вересаев начинает писать собственные варианты сцен: пространную любовную сцену Дантеса и Пушкиной и диалог Долгорукова и Богомазова на балу, разговор двух придворных о том, как с помощью своих дочерей и жен, пользующихся благосклонностью императора, ловкие люди делают карьеру при дворе, в число их собеседники, смеясь, включали и «сочинителя» Пушкина. В сцене «У Геккеренов», написанной Вересаевым, голландский посланник появляется в облике жадного спекулянта, торгующего тканями. Наконец, была написана сцена смерти Пушкина, в которой появлялся сам поэт, произносящий реплики из воспоминаний Даля. Булгаков, делая некоторые исправления в собственном тексте по совету Вересаева, отказывался включать написанные им сцены в пьесу, мотивируя свой отказ их несценичностью.

29 мая 1935 года была сделана первая полная перепечатка «Александра Пушкина». Это самый обширный по размерам текст пьесы. В нем расширены сцены «У Салтыкова» и «Бал у Воронцовых», среди персонажей появляется в последней сцене А. Тургенев. Первая картина после ухода Дантеса и Наталии Николаевны заканчивается ремаркой: «Через некоторое время ручка в дверях кабинета поворачивается, возникает полоска света, дверь приоткрывается, полоска света расширяется. Потом тьма...» Впоследствии Булгаков эту сцену исключил.