Том 3. Посмертные записки Пиквикского клуба (главы XXXI-LVII). Часы мистера Хамфри

— Прошу прощенья, мистер Пиквик, — сказал Джексон, спокойно кладя шляпу на пол и доставая из кармана кусок пергамента, — но в таких случаях вручение через клерка или агента… вы понимаете, мистер Пиквик?.. Простая предосторожность, сэр, в соблюдении юридических форм. — Тут мистер Джексон бросил взгляд на пергамент и, положив руки на стол и озираясь с приятной и вкрадчивой улыбкой, сказал: — Послушайте, не будем спорить из-за такого пустяка. Джентльмены, кто из вас Снодграсс?

При этом вопросе мистер Снодграсс вздрогнул так заметно, что другого ответа не потребовалось.

— А-а-а… я так и думал, — сказал Джексон еще любезнее. — Мне придется слегка обеспокоить вас, сэр.

— Меня?! — воскликнул мистер Снодграсс.

— Это только повестка по делу Бардл против Пиквика со стороны истицы, — ответил Джексон, выбирая один из листков бумаги и доставая из жилетного кармана шиллинг. — Дело будет слушаться в самом начале сессии, четырнадцатого февраля, по нашему предположению. Мы признали это дело подлежащим специальному жюри[2], и в списке значится только десять присяжных. Это вам, мистер Снодграсс.

С этими словами Джексон показал пергамент мистеру Снодграссу и сунул ему в руку бумажку и шиллинг.

Мистер Тапмен следил за этой процедурой в безмолвном удивлении, как вдруг Джексон повернулся к нему и сказал:

— Если я не ошибаюсь, ваша фамилия Тапмен?

Мистер Тапмен взглянул на мистера Пиквика, но, не усмотрев в широко раскрытых глазах сего джентльмена совета отречься от своего имени, ответил:

— Да, моя фамилия Тапмен, сэр.

— Полагаю, вот этот другой джентльмен — мистер Уинкль? — сказал Джексон.

Мистер Уинкль пробормотал утвердительный ответ, и оба джентльмена немедленно получили от проворного мистера Джексона по листу бумаги и по шиллингу.

— Боюсь, — сказал Джексон, — что вы меня сочтете довольно надоедливым, но мне нужен еще кое-кто. У меня здесь значится имя Сэмюела Уэллера, мистер Пиквик.

— Пошлите сюда моего слугу, — сказал мистер Пиквик лакею.

Лакей удалился, чрезвычайно удивленный, а мистер Пиквик предложил Джексону присесть.

Наступило тягостное молчание, которое в конце концов было нарушено ни в чем не повинным ответчиком.

— Полагаю, сэр, — сказал мистер Пиквик с негодованием, возраставшим по — мере того, как он говорил, — полагаю, сэр, что намерения ваших патронов заключаются в том, чтобы попытаться меня обвинить на основании показаний моих же собственных друзей?

Мистер Джексон несколько раз похлопал указательным пальцем по левой стороне своего носа, давая понять, что здесь он находится не для того, чтобы открывать тайны тюремного двора, и шутливо ответил:

— Не знаю. Не могу сказать.

— Для чего же, сэр, — продолжал мистер Пиквик, — если не для этой цели, были вручены им эти повестки?

— Прекрасная уловка, мистер Пиквик, — отозвался Джексон, медленно покачивая головой, — но она ни к чему не приведет. Попытайтесь, беды в этом нет, но из меня мало удастся вытянуть.

Тут мистер Джексон снова улыбнулся присутствующим и, приставив большой палец левой руки к кончику носа, правой рукой привел в движение воображаемую кофейную мельницу, показав таким образом изящную пантомиму (в те времена очень популярную, но теперь, к сожалению, устаревшую), смысл коей был таков: «Меня не надуешь».

— Нет, мистер Пиквик, — сказал в заключение Джексон, — пусть у Перкера поломают головы над тем, для чего мы вручили эти повестки. Если не угадают, пусть подождут суда и тогда узнают.

Мистер Пиквик бросил на непрошенного гостя взгляд, выражавший крайнее омерзение, и, можно думать, обрушил бы страшные проклятья на голову мистеров Додсона и Фогга, если бы в этот момент его не остановило появление Сэма.

— Сэмюел Уэллер? — вопросительным тоном сказал мистер Джексон.

— Самые правдивые слова, какие вы произнесли за много лет, — ответил Сэм с величайшим спокойствием.

— Вот вам повестка, мистер Уэллер, — сказал Джексон.

— Что это значит? — осведомился Сэм.

— Вот оригинал, — продолжал Джексон, уклоняясь от требуемого объяснения.

— Где? — спросил Сэм.

— Вот! — ответил Джексон, потрясая пергаментом.

— О, так это оригинал? — сказал Сэм. — Ну, я очень рад, что видел оригинал, потому что это очень приятное зрелище, которое веселит душу человека.

— А вот шиллинг, — продолжал Джексон. — Это от Додсона и Фогга.

— Как мило со стороны Додсона и Фогга, которые так мало меня знают, а преподносят подарок! — сказал Сэм. — Иначе не могу рассматривать как большую любезность, сэр. Очень похвально, что они умеют вознаграждать добродетель, где бы ее ни повстречали. И вдобавок от этого можно растрогаться.

С этими словами мистер Уэллер слегка потер рукавом куртки веко правого глаза, следуя весьма похвальной манере актеров, изображающих семейные патетические сцены.

Мистер Джексон был как будто сбит с толку поведением Сэма, но так как повестку он вручил и больше ничего не имел сказать, то сделал вид, будто надевает единственную перчатку, которую обычно носил в руке ради соблюдения приличий, и вернулся в контору доложить о ходе дела.