Том 3. Позолоченный век (повесть наших дней)

Голосование закончилось, и, пока секретарь подсчитывал итоги, стояла мертвая тишина. На стороне университета оказалось две трети и еще два голоса!

Председательствующий. Действие обычной процедуры приостановлено, предложение принято. Объявляю первое чтение законопроекта.

Охваченные единым порывом галереи разразились бурными рукоплесканиями, и даже некоторые конгрессмены не в силах были сдержать свои чувства. Молоток председателя пришел на выручку, и затем раздался его громкий голос:

- К порядку, джентльмены! К порядку! Если публика еще раз нарушит тишину в зале заседаний, пристав очистит галереи!

Потом он поднял глаза - что-то привлекло его внимание. Все взгляды обратились в ту же сторону, и в зале начали хихикать. Председательствующий сказал:

- Пусть пристав объяснит джентльмену, что он своим поведением, которое отнюдь не оправдывается сегодняшней погодой, наносит оскорбление конгрессу.

Виновником кутерьмы оказался злополучный Селлерс. Он сидел на галерее в первом ряду, руки его и обмякшее от усталости тело чуть ли не перевешивались через барьер, и он спал крепким сном, недосягаемый для треволнений и гроз. Должно быть, неустойчивая вашингтонская погода повлияла на его сновидения, потому что во время пронесшейся бури аплодисментов он раскрыл свои огромный зонтик и преспокойно продолжал спать. Вашингтон Хокинс видел это, но он сидел слишком далеко и не мог выручить друга, а никто из сидевших поблизости не пожелал испортить такое редкостное развлечение. Только когда уже все взоры скрестились на полковнике, сосед растолкал его, - и великий фантазер, точно араб в пустыне, свернул свою палатку.

- Помилуй бог, - сказал он, - я становлюсь таким рассеянным, когда о чем-нибудь задумаюсь! Никогда я не пользуюсь в помещении зонтиком - разве кто-нибудь за мной это замечал? Что, я заснул? Неужели? И вы меня разбудили, сэр? Очень благодарен, да, да, очень вам благодарен! Зонтик мог выпасть у меня из рук и сломаться. Превосходная вещь, сэр, - подарок друга из Гонконга; у нас тут такого шелка не сыщешь, - мне говорили, что это настоящий Янг Хайсон[163]

.

К этому времени о происшествии с полковником все забыли, - в конгрессе снова разгорелся бой. Победа была уже не за горами, и сторонники законопроекта с жаром отдавались своему делу. Вскоре они предложили приступить ко второму чтению и добились его, - и после короткой ожесточенной схватки провели предложение палате в целом объявить себя комиссией. Председательствующий, разумеется, покинул свое место, и назначен был временный председатель.

Теперь спор разгорелся жарче прежнего, ибо уважение к палате, заставляющее соблюдать порядок, когда палата заседает как таковая, значительно уменьшается, когда она заседает в качестве комиссии по отдельному вопросу. Самая ожесточенная борьба поднялась, конечно, вокруг многоточия в тексте законопроекта, где следовало проставить сумму, ассигнуемую на покупку земли.

Бакстоун. Господин председатель, я вношу предложение проставить слова: три миллиона.

Хэдли. Господин председатель, я вношу предложение проставить слова: два с половиной доллара.

Клоусон. Господин председатель, я предлагаю проставить слова: двадцать пять центов, выражающие подлинную стоимость этого бесплодного и заброшенного пустыря.

В соответствии с правилами процедуры на голосование прежде всего была поставлена наименьшая сумма. Ее провалили.

Затем проголосовали следующую по размеру сумму. И тоже провалили.

И наконец - три миллиона. После ожесточенного сражения, занявшего немало времени, это предложение было принято.

Потом, статья за статьей, был прочитан весь законопроект, обсужден, исправлен в каких-то мелочах, - и вот комиссия закончила свою работу и доложила о результатах.

В ту минуту, как палата вернулась к своим обязанностям и приняла доклад, мистер Бакстоун внес предложение о третьем чтении законопроекта, и его предложение было принято.

Столь же ожесточенная борьба вновь разгорелась из-за суммы, которую предлагалось уплатить за землю, - теперь все "за" и "против" должны были быть высказаны и занесены в протокол, каждый конгрессмен по очереди должен был проголосовать за три миллиона и, разумеется, за каждый из остальных пунктов, начиная с основной статьи и до самого конца. Но по-прежнему сторонники законопроекта держались сомкнутым строем и всякий раз голосовали единодушно. И враги их тоже.

Наступила решающая минута, но результат был так очевиден, что ни один человек даже не пытался предложить перерыв. Враг был повергнут в совершенное смятение. Законопроект почти единодушно поставили на окончательное, поименное голосование. А когда голосование закончилось, торжество оказалось полным: две трети голосов снова были поданы "за", и в конгрессе никто уже не мог ничему помешать!