Том 3. Позолоченный век (повесть наших дней)

- Если ты и дурно поступил, Сай Хокинс, то в день страшного суда твой дурной поступок засияет ярче, чем праведные дела многих других людей. И если ты, решившись на такое дело, не усомнился, что и я готова помогать тебе, то это для меня высшая похвала. Готова ли я? Иди ко мне, бедный сиротка, и я разделю твое горе и помогу тебе нести его!

На другое утро мальчик проснулся словно после тяжелого сна. Но постепенно сознание его прояснилось, и он вспомнил все: и свою огромную утрату, и любимую мать в гробу, и разговор с добрым незнакомцем, предложившим ему кров, и похороны, во время которых жена незнакомца стояла рядом с ним у могилы, держа его за руку, и плакала вместе с ним, и шептала слова утешения; вспомнил он, как она укладывала его спать в доме соседа, и как ласковыми уговорами заставила поделиться с нею своим горем; а потом она выслушала его вечерние молитвы, поцеловала на сон грядущий и ушла, почти исцелив боль его сердца и успокоив мятущуюся душу.

Утром новая мать опять пришла к нему, помогла одеться, причесала и, рассказывая о предстоящем путешествии и о всех чудесах, которые он увидит, понемногу отвлекла его мысли от тягостных событий вчерашнего дня. А после завтрака они вдвоем сходили на могилу, и там сердце мальчика раскрылось перед новым другом; он дал волю своим чувствам и в бесхитростных словах поведал, какое сокровище отняла у него смерть. Вдвоем они посадили розовые кусты у изголовья могилы и разбросали по ней полевые цветы; и вдвоем ушли, взявшись за руки и оставив мертвых спать тем долгим сном, который исцеляет все сердечные муки и кладет конец всем печалям.

ГЛАВА III

ДЯДЯ ДЭНИЕЛ ВПЕРВЫЕ ВИДИТ ПАРОХОД

Babillebaboul (disoit-il) voici pis qu'antan Fuyons!

C'est, par la mort baeuf, Leviathan, descript par le

noble prophete Moses en la vie du sainct homme Job. Il

nous avallera tous, comme pilules... Voy-le-cy! О que tu

es horrible et abhominable!.. Ho! ho! Diable, Satanas,

Leviathan! Je ne te peuz veoir, tant tu es ideux et

detestable!

Rabelais, Pantagruel, b. IV, c. 33[9].

Каким бы нескончаемым и тоскливым ни казалось путешествие взрослым переселенцам, дети только дивились и восхищались; для них это был мир чудес, и они верили, что он населен таинственными карликами, великанами и духами, о которых рабы негры любили рассказывать им по вечерам при неверном свете кухонного очага.

В конце первой недели путешествия Хокинсы остановились на ночлег вблизи жалкой деревушки, которая дом за домом сползала в подмывавшую берег ненасытную Миссисипи. Река несказанно поразила детей. В сгущавшихся сумерках полоса воды шириною в милю казалась им океаном, а туманная кромка деревьев на дальнем берегу - началом нового материка, которого никто, кроме них, еще, конечно, не видал.

Дядя Дэн - сорокалетний негр, тетушка Джинни - его жена, тридцати лет, молодая мисс - Эмилия Хокинс, молодой масса - Вашингтон Хокинс и молодой масса - Клай, новый член семьи, усевшись после ужина рядышком на бревне, глядели на удивительную реку и тихонько разговаривали о ней. Мелькая в путанице разорванных облаков, высоко в небе плыла луна; темная река чуть посветлела под ее рассеянным светом; в воздухе царила глубокая тишина, которую, казалось, не нарушали, а лишь подчеркивали раздававшиеся по временам звуки: крик совы, собачий лай, глухой гул обрушившегося где-то вдали берега.

Все пятеро, сидевшие тесной кучкой на бревне, были детьми - по крайней мере по своему простодушию и полному невежеству; и все, что они говорили о реке, было по-детски наивно. Они с таким благоговением смотрели на открывшуюся перед ними величавую и торжественную картину, так глубоко верили в то, что в воздухе летают невидимые духи, которые движением крыльев вызывают слабое дуновение ветерка, что невольно заговорили о сверхъестественном, перейдя на тихий, таинственный шепот. Внезапно дядя Дэн воскликнул:

- Дети, там что-то движется!

Все прижались друг к другу еще теснее, и у каждого сердце тревожно забилось в груди. Дядя Дэн показал костлявым пальцем вниз по реке.