Том 3. Позолоченный век

Достопочтенная миссис Оливер Хиггинс была женой представителя от одной отдаленной Территории. Джентльмен этот содержал самый большой салун и продавал лучшее виски в самом большом поселке в своем захолустье, а потому, разумеется, был признан первым человеком в тех краях и достойнейшим их представителем. Он пользовался там большим влиянием, так как обладал общественной жилкой: был начальником пожарной команды, умел неподражаемо браниться и сквернословить и являлся без приглашения в любой дом. Манишки его всегда были безупречны, сапоги начищены до блеска, и, по всеобщему признанию, никто не умел с более утонченным изяществом поднять ногу и белоснежным носовым платком смахнуть с сапога случайную пылинку. Его часовая цепочка весила не меньше фунта; золотой перстень стоил сорок пять долларов, булавка в галстуке сверкала бриллиантом, и пробор был аккуратнейший до самого затылка. Хиггинса всегда считали самым элегантным мужчиной на всей Территории, и все признавали, что никто не сравнится с ним в умении рассказать неприличный анекдот, — разве лишь сам седовласый губернатор. Достопочтенный Хиггинс не напрасно явился в Вашингтон служить своему отечеству. Ассигнования, которые он выудил у конгресса на содержание индейцев, населяющих Территорию, могли бы сделать всех этих дикарей богачами, если бы только эти деньги когда-нибудь дошли по назначению.

Его супруга, достопочтенная миссис Хиггинс, была особа из тех, что крикливо одеваются и чересчур много говорят, и занимала среди выскочек видное положение. Речь у нее, в общем, была довольно правильная, хотя выговор дурной, истинно нью-йоркский.

Нефть — вот сила, внезапно преобразившая скромных тружеников провинциалов Гэшли в важных аристократов, в украшение города Вашингтона.

Достопочтенный Патрик Орейе был богатый ирландец французского происхождения, родом из Корка[123]

. Не то чтобы он приехал из Корка богатым человеком — совсем напротив. Впервые прибыв с женой в Нью-Йорк, он задержался в Касл-Гардене лишь на несколько минут, чтобы получить и предъявить бумаги, удостоверяющие, что он прожил в Америке два года, — а затем проголосовал за демократический список и отправился по городу в поисках жилья. Он нашел себе дом, потом нанялся в подручные к архитектору и подрядчику; весь день он таскал кирпичи, а по вечерам изучал политику. Бережливый и неутомимый, он в скором времени открыл дрянной кабачок в сомнительном квартале и благодаря этому приобрел политический вес. Мы, американцы, превыше всего заботимся о том, чтобы народ сам выбирал своих представителей и правителей, — мы не позволяем нашим крупным должностным лицам назначать чиновников на должности помельче. Мы предпочитаем сохранить за собой столь великое право. Мы полагаем, что надежней самим избирать себе судей и всех прочих. У нас в городах на окружных конференциях избирают делегатов на съезды по выборам и предписывают им, кого выбрать. Окружными конференциями заправляют трактирщики и их слуги (ибо все прочие терпеть не могут политических хлопот и сидят по домам); делегаты окружных конференций составляют на предвыборном съезде списки неподкупных кандидатов — один съезд выдвигает демократический список, другой — республиканский; а затем в должный час выступает на сцену великая сила в образе покорной толпы и беспрепятственно совершает свой выбор и благословляет небеса за то, что мы живем в свободной стране, где невозможен деспотизм ни в какой форме.

Патрик О'Райли (так тогда писалось его имя) быстро обзавелся друзьями и стал влиятельным человеком, потому что он вечно толкался в полицейском суде, готовый поручиться за своих постоянных клиентов или подтвердить их алиби, если кто-нибудь из них в драке убил кого-нибудь в его, О'Райли, кабаке. А потому он вскоре сделался политическим лидером и был избран на какую-то небольшую должность в муниципалитете. Из своего ничтожного жалованья он быстро отложил сумму, достаточную, чтобы открыть первоклассный салун почти в самом центре города; в салуне играли в фараон, и у хозяина хватало денег, чтобы держать банк. Так он завоевал известность и всеобщее уважение. Ему буквально навязали пост олдермена, и это было все равно, что подарить ему золотые россыпи. Он завел собственных лошадей и прикрыл питейное заведение.

Понемногу он сделался крупным подрядчиком на работах по благоустройству города, закадычным другом самого Уильяма М.Уида[124], прикарманившего двадцать миллионов долларов из городских средств, человека, окруженного столь единодушной завистью, почетом и восхищением, что шериф, явившийся к нему в контору, чтобы арестовать его как уголовного преступника, краснел и извинялся, а один из иллюстрированных журналов изобразил эту сцену и сообщил о происшедшем в таких выражениях, что ясно было: издатель весьма сожалеет об оскорблении, нанесенном столь выдающейся личности, как мистер Уид.