Том 3. Публицистические произведения

Все рецензенты и комментаторы, несмотря на различное восприятие, скорее акцентируют в статье Тютчева политические, нежели историософские вопросы. В стороне остается последовательное рассмотрение фундаментальной связи того или иного типа христианства (православия и католичества), обусловливающего коренные представления человека о себе и своих основополагающих ценностях, с принципиальными метаморфозами истории и неодинаковым пониманием государственных, общественных, идеологических устремлений и проблем.

В России «записка» ходила в списках и широко обсуждалась в московских и петербургских салонах. 22 июля 1848 г. С. П. Шевырев сообщал М. П. Погодину: «У Чаадаева есть мемория, Тютчевым написанная и читанная Государем, который желал, чтобы она была отпечатана. В ней просто объявление войны немцам за славян. Чаадаев хотел бы сообщить тебе эту меморию. Достань. Это весьма важно» (Барсуков

. 1895. Кн. 9. С. 273). М. П. Погодин отвечал: «Записки Тютчева я не видал до сих пор. Прошу тебя достать ее и прислать мне поверней» (там же). С. П. Шевырев в свою очередь извещал, что «мемория Тютчева теперь у Бодянского. Ее можно иметь от Сушкова. Пошли к нему записку» (там же. С. 274). П. Я. Чаадаев, знакомивший летом 1848 г. с «запиской» московское общество, уведомлял С. П. Шевырева: «Вчера, бывши в Сокольниках, искал вашего дома, возвращаясь от Дюклу в темноте, но не нашел. Я имел с собою для вас меморию

Тютчева, которую теперь вам посылаю. Желал бы очень дать ее прочесть Погодину, но не знаю, как бы это устроить; она мне нужна в понедельник. Прочитав, увидите, что вещь очень любопытная. Жаль, что нет здесь Хомякова: послушал бы его об ней толков» (Чаадаев

. С. 339).

И уже в послании к автору «интересной записки о текущих событиях» П. Я. Чаадаев, соглашаясь с ее выводами, скрыто иронизирует по поводу недостаточной теоретической осознанности и практической внедренности выдвигаемой Тютчевым положительной идеи — России как истинно христианской державы и альтернативы Революции: «Но, признаюсь вам, меня повергает в изумление не то, что умы Европы под давлением неисчислимых потребностей и необузданных инстинктов не постигают этой столь простой вещи, а то, что вот мы, уверенные обладатели святой идеи, нам врученной, не можем в ней разобраться. А между тем ведь мы уже порядочно времени этой идеей владеем. Так почему же мы до сих пор не осознали нашего назначения в мире? Уж не заключается ли причина этого в том самом духе самоотречения, который вы справедливо отмечаете, как отличительную черту нашего национального характера? Я склоняюсь именно к этому мнению, и это и есть то, что, на мой взгляд, особенно важно по-настоящему осмыслить» (там же).